Мастерская пряток

Так и оказалась она в Вологде с девочками, которые держались молодчагами. Леля, как хорошая нянюшка, взяла на себя заботы о Кате. Ох, рано повзрослела Леля. Глаза совсем не детские. И такая в них тревога, словно несчастья ждет. Серьезная не по годам. И шалит мало. Читает по слогам книжки с картинками да шьет кукле платья под присмотром Марфуши. Марфуша на нее не нарадуется, зовет умницей-разумницей.

Впрочем, сейчас умница-разумница кидается с Катей песком и норовит отнять у нее обруч.

Мария Петровна рассмеялась и еще раз повертела в руках пропуск. Свидание состоится завтра в три часа дня. Она подозвала девочек и пошла в номера. Благополучная дама с двумя воспитанными девочками. Правда, на всякий случай Катя скакала на одной ножке. Так идти ей казалось удобнее.

СВИДАННАЯ КОМНАТА

Свиданная комната, где происходили свидания арестованных с родственниками, была угловой. С тремя большими окнами, затянутыми решетками в крупную клетку. В углу икона Николая Чудотворца. Ее подарили тюрьме купцы. Перед иконой горела лампада. Две скамьи, отполированные локтями. И стул для надзирателя, который по тюремным правилам должен находиться при свидании, чтобы не могли передать недозволенного арестанту.

Дверь, обитая железом, распахнулась со скрипом. На пороге появился солдат с винтовкой. Сделал шаг в сторону и застыл. Уставился бессмысленным взглядом в пустую стену. Ввели Эссен. За ней опять солдат с винтовкой и таким же застывшим взглядом. Последней вошла надзирательница с тройным подбородком в сером суконном платье и грубых башмаках. Она тяжело дышала. В дверь просунул голову офицер, быстро оглядел даму с девочками и позвал солдат.

Солдаты ушли, громыхнув прикладами винтовок, и в комнате повисла напряженная тишина.

Леля и Катя сидели на скамье по обеим сторонам мамы. Леля с трудом узнала в арестованной, которую привели солдаты, ту самую красивую и веселую тетю, которую она встретила на пароходе. Не только Леля, но и Мария Петровна узнавала подругу с трудом. Вид у нее болезненный — бледная, с тусклыми глазами. Волосы небрежно заколоты в пучок и не казались золотыми, как тогда в каюте. И вились меньше.

Эссен взглянула на них с благодарностью и начала сильно кашлять. Красные пятна выступили на щеках и шее. Она прикрыла рот маленькой рукой и надрывалась от кашля. На глазах заблестели слезы.

— Ну, здравствуйте, родные! — проговорила она певуче.

Леля приободрилась — голос остался прежним.

— Как ты изменилась! — осторожно проговорила Мария Петровна, подумав с огорчением: «Да, тюрьма никого не красит».

Мария Петровна принесла с собой букет сирени и шотландский плед, чтобы спасти подругу от тюремной сырости.

Эссен, которая любила цветы, обрадовалась, но брать букет не торопилась. Вряд ли букет принесли просто так — для удовольствия.

Чувств своих не выказала — решила подождать. И плед хорош. Шерстяной. Пушистый. В синих и красных полосах. И опять Эссен не спешила и даже глазом не повела. Скоро все прояснится. Разговор предоставила вести Марии Петровне, опытной в подобных случаях.

Эссен так переволновалась в ожидании свидания, что у нее закружилась голова. Привалилась к косяку двери, не в состоянии сделать шага вперед.

Надзирательница, довольная, что ни арестованная, ни дама, пришедшая на свидание, не нарушают правил, подобрела. Хорошо, что в объятия не кидаются, на французском языке не щебечут, как попугаи. Именно на это и рассчитывала Мария Петровна.

Катя освоилась с обстановкой, да и красивую даму узнала. Она улыбнулась ей открыто и, не получив ответной улыбки, не огорчилась. Всю ее распирало от важности. Перед приходом в холодный и мрачный дом, назначения которого не понимала, мама ей купила куклу. Правда, не такую, как Леле, принцессу на горошинке, а настоящую матрешку. С круглым лицом. Румянцем во всю щеку. Полным смеющимся ртом. С толстыми косами из льна. В платочке. И в красном сарафане с синей каймой. Сарафан подхватывал фартук, отделанный тонким кружевом. У матрешки ватные руки, ватные ноги. И вся она толстая и мягкая.

Катя уже успела стащить с головы куклы косынку и выжидала время, когда мама займется делами, чтобы расплести косы. К счастью, вместо одной косы было две! Просто жалела матрешку, у которой так туго затянуты волосы.

Леля понимала ее желание и делала страшные глаза. Катя поджала губки, как кухарка Марфуша, когда хотела, чтоб все знали, что она обижена. Она делала вид, будто не понимает Лелиных взглядов. Пальцы сняли ленточки и начали расплетать льняные волосы.

Ни мама, ни красивая тетя на нее внимания не обращали.

Единственная, кто понимал ее желание, — толстая тетя, которую так странно называли надзирательницей. К тому же Катя смысла в словах не искала. Надзирательница улыбалась с одобрением, и Кате было этого вполне достаточно.