Мастерская пряток

И опять мама молчала. Даже головы не поворачивала в сторону Лели. Она все еще стояла у косяка двери, скрестив руки. Леля не понимала, как это мама, добрая и справедливая, разрешает обижать нянюшку? Нянюшка плачет, а мама молчит! И даже не выгонит из детской ни противного Сидорова, ни офицера с крикливым голосом. Леля в который раз с надеждой посмотрела на маму. Глаза у мамы полны такой боли, что Леля заплакала. Было и маму жалко, и себя, и нянюшку Анюту.

От шума проснулась и Катя. По обыкновению, она улыбалась, но увидела чужих людей и расплакалась. Крупные слезы-горошины падали на ночную рубашку. Катя громко всхлипывала и кричала, широко раскрывая рот. Она подносила кулачки к глазам и терла. Мама и на этот раз не подошла к Кате, не пыталась ее ни успокоить, ни приласкать.

Сидоров наклонился к офицеру и что-то стал объяснять. Офицер согласно кивал головой, зло посматривал на разрыдавшуюся нянюшку. В детскую пришел новый жандарм, ни толстый ни тонкий. Руки у него двигались быстро, как у Сидорова. Он принялся обшаривать постель нянюшки. Взял нож и начал подпарывать матрац. Ноги в сапогах поставил на подзор, которым так гордилась нянюшка.

Офицер покрикивал, торопил Сидорова и нового городового.

Леле стало страшно, так страшно, как никогда не было в жизни. Она боялась и крикливого офицера, и злого Сидорова, и этого нового жандарма с жадными руками, которыми он заграбастывал каждую вещь.

Леля боялась этих рук. Кровать нянюшки совсем рядом. Вот сейчас он подойдет и к ее кроватке, сбросит, как у нянюшки, одеяло и возьмет куклу. Куклу! А ей прикажет слезать на пол. Куклу она и Кате не разрешала брать на руки. Возьмет небрежно и сломает. При этой мысли Леля задохнулась от страха. Жандарм снял Катю с кровати, словно она, лежа в постели, ему мешала передвигаться по детской. К превеликому удивлению Лели, сбросил на пол подушку и начал переворачивать матрасик. Пребольно, как показалось Леле, толкнул плюшевого мишку. Мишка отлетел в угол, беззащитный, с глазом-пуговицей.

Леля не захотела ждать, чтобы Сидоров, с толстой шеей и круглым подбородком, начал бы стягивать и ее с кроватки. Она слезла сама и прижала к груди куклу. На мгновение ей показалось, что лицо мамы прояснилось и глаза стали спокойнее. Девочка стояла босая на полу в длинной ночной рубашке с синими ленточками в жидких косичках. В руках держала куклу. Кукла открыла глаза и с изумлением смотрела на беспорядок в детской. Все разбросано, опрокинуто… И гномик без колпачка, и одноглазый мишка в углу, и у белки дрожит хвостик. Такого она еще не видела! К Леле шагнул офицер, наступил сапогами на нянюшкины вещи и уставился на куклу. Леля покрепче прижала куклу к себе. Ее маленькое сердце сжалось от обиды. Глаза высохли от слез и зло смотрели на офицера.

— Звереныш! — буркнул офицер и недовольно покачал головой. — Настоящий звереныш…

КАК КУХАРКА МАРФУША ЗАЩИЩАЛА ДЕВОЧЕК

В столовой послышался бой напольных часов. Медленно ползли гири, тяжело скрипели цепи.

В детскую ворвалась кухарка Марфуша. В ночной нижней юбке. В платке, накинутом на плечи. На полной шее крестик на суровой нитке. На щеках красные пятна. Оттолкнула Марию Петровну от двери, отпихнула жандарма, который пытался что-то отыскать в Катиной постели. Голосом, сиплым и громким, которого Леля никогда у нее не слышала, Марфуша кричала:

— Спасите, люди добрые! Спасите от ночных разбойников! — Марфуша схватила на руки Катю, одновременно поднимала с полу разбросанное белье. — Разбойники… У сироты вещи воруют… Юбки да ситцевые кофты… Так она же приданое себе готовит… И в город приехала, чтобы наряды справить… Кому она, бесприданница, нужна?! Сиротинушка моя… Ты, зажравшийся пес, их на пол бросаешь да норовишь сапожищами истоптать! Ты, посиди-ка с иголкой да поломай глаза. — И Марфуша запричитала, кинулась к окну, стараясь его распахнуть. — Люди! Люди! Помогите! Детей обыскивают… Малолетних барышень да бедную сироту! Помогите!

Офицер скривился от неудовольствия и приказал:

— Убрать бабу! Быстро убрать…

Жандармы переглянулись, но подступиться к разъяренной кухарке не решились. Марфуша кричала, толкалась, размахивала руками, вырывала вещи и ругательски ругала городовых. При этом она успевала вытирать слезы у Кати, успокаивать Анюту и обещала офицеру поднять на ноги весь город. И подняла бы — понимала Леля. Она с опаской смотрела на Анюту, боясь увидеть у нее поломанный от вышивания глаз, как утверждала Марфуша.

Кухарка топала ногами на Василия Семеновича, стыдила барыню Марию Петровну, которые, по ее словам, не могли совладать с разбойниками. И требовала, именно требовала, как понимала Леля, чтобы утречком, и пораньше, подали бы прошение не то губернатору, не то царю-батюшке на насильников и разбойников, которые по ночам в квартирах честных людей и при малых детях творят такие безобразия!

— Я тебя, злую ведьму, засажу в тюрьму! — яростно прошипел офицер и поправил ворот мундира, словно он давил шею.