Мастодония

– Джилл, я думаю, все дело в том, что первично. Ватикан принял такое решение давным-давно, а теперь кто-то стремится все повернуть вспять. Они решили, что сначала нужно добыть знания, а знания помогут прийти к вере. Я не знаю, верное это решение или нет, но мне кажется, что не слишком верное.

– Наверное, мы так никогда и не узнаем.

– Нам – тебе и мне, – наверное, не суждено. Но кто-нибудь когда-нибудь узнает.

– А сейчас? Что происходит сейчас?

– Это тоже непросто понять.

– Ой, Джейсон, знаешь, я что-то начинаю понимать… Ко мне начинают возвращаться какие-то кусочки воспоминаний о математическом мире, какие-то ощущения…

– Ну что ж, будет идти время, и ты будешь вспоминать больше и больше. Так бывает.

– У меня там было ощущение, будто я устала и отдыхаю. Есть в этом какой-нибудь смысл?

– Не сказал бы, что очень большой, – улыбнулся Теннисон. – Ты просто пытаешься перевести чужеродные понятия на человеческий язык.

– И еще… Что-то связанное с игрой и сильное возбуждение, азарт оттого, что можно научиться играть в новую игру.

– Вот в этом, пожалуй, кое-что есть. Но не исключено, что смысл совсем другой. В общем, как бы то ни было, ты действительно увидела и узнала гораздо больше меня. Когда появится Шептун, нужно будет расспросить его как следует, – может быть, он сумеет нам объяснить получше.

– Надеюсь. Уж он-то там побольше меня понял.

Послышался тихий стук. Теннисон подошел к двери и распахнул ее. На пороге стоял кардинал Феодосий.

– Как хорошо, что вы зашли, ваше преосвященство, – сказал Теннисон. – Входите, пожалуйста. Мы рады.

Кардинал переступил порог, и Теннисон прикрыл дверь.

– Сейчас я подброшу дров в камин, – сказал он, – можно будет посидеть, поговорить.

– Я бы с удовольствием, – сказал кардинал, – но у нас нет времени. Его святейшество благословил вас обоих прибыть на аудиенцию.

Джилл встала из-за стола.

– Не понимаю, – нахмурилась она.

– Его святейшество очень ценит вас обоих.

– Вы пойдете с нами? – спросил Теннисон.

– Я провожу вас туда, но не останусь. Он сказал, что примет только вас. Только вас двоих.

Глава 45

Шептун ликовал. Он прыгал и веселился. Он скатывался вниз по плоскости магнитного потока, как дети на санках с горы. Он исполнял фантастический танец в самом центре мятущегося скопления ионов. Он проносился как комета сквозь ядро взрывающейся Галактики. Бегал наперегонки со вспышками излучения сверхновой звезды. Пролетал через поля пульсаров.

Наигравшись вдоволь, он остановился неподалеку от красного карлика и немного погрелся у алого пламени. Тут было темно и пусто, и единственный свет исходил от красного карлика. Только далеко-далеко в глубине космоса виднелось какое-то величественное сияние. Шептун чувствовал себя маленьким и одиноким в бесконечном пространстве – и это было странно, ведь он не должен был знать, что такое одиночество, он, порождение времени и пространства, в котором не было места одиночеству.

Он не знал, где находится, но не думал об этом. Где бы он ни был, он дома. Откуда это было ему известно, он не знал, но и не задумывался об этом. Куда бы его ни занесло, он всегда и везде будет дома. Так что ему было совершенно безразлично, где он находится.

Он улегся в пространстве перед красно-черной звездой и услышал Песнь Вечности – вибрацию космоса. Он чувствовал смутные признаки жизни в этом уголке Вселенной, улавливал сигналы разнообразных форм жизни, понимал достижения каждой из них. Вся сумма этих достижений являла собой гигантский шаг к решению невероятных вопросов, ответы на которые, будучи соединены и осмыслены, должны были привести к ответу на главный и последний вопрос.

«Вот оно – мое призвание, – думал Шептун. – Мое призвание, моя цель. Я должен разыскать свой народ и другие народы, те, что в пустоте и одиночестве пространства ищут дорогу к свету».

Потом красный карлик и окружавшая его темнота исчезли, и он снова оказался в центре кольца, образованного кубоидами. Шептун разыскал среди них розово-красный кубоид. Передняя плоскость его сначала была пуста, но постепенно на ней, как на фотобумаге, стало проявляться уравнение – бледные, туманные, расплывчатые очертания символов постепенно становились все более четкими. Шептун устремил свое сознание к этому уравнению, соединился с ним, и смысл его стал ему понятен. Когда это произошло, розово-красная школьная доска стала чистой; Шептун направил к ней поток своего сознания, и на ней робко, осторожно стало возникать новое уравнение. Постепенно оно стало таким же ясным и четким, как предыдущее. Это уравнение передал розово-красному кубоиду Шептун, это была его первая фраза на языке обитателей математического мира, и ее могли прочитать все остальные кубоиды!

«Я разговариваю с ними! – радостно подумал Шептун; он был счастлив и горд. – Теперь они поймут меня, а я – их!»