Мать (CИ)

- Первый раз иду колонной, - оживлённо произнесла Анна Григорьевна. - До сих пор мы с Андреем просто вливались в толпу.

- Всё когда-то бывает в первый раз, - хмыкнул Андрей Семёнович. - Тем более, что он же может оказаться и последним, хе-хе.

- Это как же? - удивился бородач.

- Да вот думаю, неспроста наш вождь затеял эту историю со съездом. Значит, в партии к нему доверия нет.

- Ну это же восстановление ленинских норм...

- Вот и любопытно, с чего вдруг. Семьдесят лет жили - не тужили, и на тебе!

Анна Григорьевна, смеясь, стала рассказывать матери, как Андрей Семёнович в прошлом году ловил с Карасёвым хариусов на реке.

- Водки набрали, и всё обратно привезли. Я прямо обалдела. Зато рыбы - пять садков. Потом неделю солили...

Со стороны исполкома женский голос театрально вещал через усилители: "Идут работники молочно-товарной фермы номер пятьдесят шесть. В этом году предприятие сдало государству...".

- Людочка, ты чего такая грустная? - заметила Анна Григорьевна. - Что случилось?

Мать покачала головой, махнув рукой. Но отец вдруг агрессивно заявил:

- Мозги набекрень, вот и грустная.

Пахомов ощутил, как сердце его рухнуло в живот и начало кататься, обжигая внутренности.

- Ты о чём, Виктор? - удивилась Анна Григорьевна.

- Она знает, о чём.

Мать вспыхнула.

- Виктор, тебе обязательно устраивать сцену сейчас?

- Обязательно. Ты же не стала ждать, чтобы встретиться с... этим, - он неопределённо кивнул в сторону.

- Думаешь, я нарочно его встретила?

- Не знаю, не знаю...

- Виктор, остановись, - устало сказала мать. - Ты переходишь границы.

- А ты не переходишь? - выкрикнул отец. - Никого не стыдясь, у всех на глазах, при ребёнке...

- В чём ты меня обвиняешь? - воскликнула мать.

Отец раскрыл было рот, но его опередил Захаров.

- Ну, Виктор, какая муха тебя укусила?

- Это ты ей спасибо скажи, - зло произнёс отец, кивая на мать.

- Мне? - возмутилась та.

Захаров торопливо произнёс:

- Ну, у нас с Анечкой тоже не всегда гладко. Но мы выбираем подходящие места. - Он натужно рассмеялся.

- Шлюха, - бросил отец, пропуская мимо ушей слова Захарова.

"Ура, товарищи!" - донеслось из динамиков. "Урааа!" - раскатился впереди многоголосый рёв.

- Да как ты... - начала мать, но осеклась и, схватив Володьку за руку, устремилась прочь. - Пойдём, сынок.

У Пахомова заболело в груди. Воздушные шарики весело стукались над его головой. В спину летело нарочито бодрое: "Идут работники дорожного ремонтно-строительного управления номер два. В этом году они взяли на себя новые обязательства...".

- Мама, а куда мы идём?

- Домой, сынок.

- А как же демонстрация?

- Не будет у нас сегодня демонстрации.

Мать вдруг расплакалась.

- Мама! Не так быстро! - сказал Володька, который едва поспевал за ней.

Она немного сбавила шаг. Глаза у неё были красные.

До дома они больше не произнесли ни слова. Володьке хотелось утешить маму, но он не знал - как, а сама она только всхлипывала и тихонько постанывала.

Войдя в квартиру, мать скинула туфли, заперлась в ванной и громко разрыдалась. Володька постучал к ней.

- Мам, ты как там?

- Нормально. Сейчас выйду.

Она вышла через двадцать минут. Прошагала в большую комнату и стала переодеваться. Володька сидел на диване в своей комнате, обхватив ладонями прижатые к груди коленки, и смахивал набегающие слёзы. Он чувствовал, что на этот раз обычным скандалом дело не обойдётся.

Мать включила телевизор, стала смотреть какой-то фильм. Володька робко вошёл к ней, уселся рядом. Она обняла его за плечо, положила голову на его макушку.

- Сынок, я сегодня у тебя посплю, ладно?

Первым его порывом было ответить: "Ну конечно!", но он вспомнил слова отца: "Ты пацан или кто?", и сказал, преодолевая себя:

- Нет.

Мать резко отстранилась.

- Ты не разрешаешь?

Он опустил голову.

- Н-нет, не надо.

- Значит, тебе всё равно, что он оскорбляет меня? Что ведёт себя по-свински, да?

Пахомов опять покачал головой, не глядя на мать.

- Не всё равно.

- Почему же тогда?

- Потому что это неправильно.

Она поднялась с дивана, отошла к окну, посмотрела на улицу. Сказала, не оборачиваясь:

- По-моему, ты ошибаешься.

- Не ошибаюсь.

- Значит, отец тебе дороже, чем я?

- Нет, не дороже.

Мать вздохнула и ушла на кухню. Пахомов остался угрюмо сидеть на диване, борясь с желанием броситься вслед за ней. "Я - пацан, а не маменькин сынок", - повторял он себе.

Следующие два часа мать почти безвылазно просидела на кухне, читая "Роман-газету" и грызя семечки. Один только раз сорвалась с места, чтобы позвонить кому-то от соседки (у Пахомовых не было телефона). Пока ходила, Володька чуть не сошёл с ума от беспокойства.

Он пытался читать недавно взятого в библиотеке "Швейка", но не мог сосредоточиться - мысли разъезжались. Вспомнилось, как дважды заставал мать вместе с Карасёвым. Неужели между ними и впрямь что-то есть? Не хотелось верить в это, сердце сжималось от жалости к матери, но и отца он тоже жалел. А больше всего донимало ужасное чувство, что худшее ещё впереди. Вот вернётся с демонстрации отец, и что будет? Хорошо, если опять поругаются. А может, что похлеще? Правда, что именно похлеще, он не мог сообразить.