Мать (CИ)

Мосолов мигнул, потом вдруг встал, подобрал со стола открытую пачку сигарет и отошёл к окну. Закурил, распахнув форточку настежь. Комната наполнилась шорохом дождя. Егор стоял вполоборота, устремив взгляд на улицу. Лицо его на фоне сизого неба окрасилось лихорадочным румянцем. Курил он как-то торопливо, пепел опускался на подоконник и тут же проседал от падающих капель.

- Ты чего? - спросил Гаев.

- Да так, ничего, - вздохнул Егор, вымученно улыбнувшись. - Фигня. - Он кинул тлеющий бычок в блюдце с окурками, вернулся за стол. - Знаешь, сам решай. Мне трудно тут что-то советовать - ситуации разные. Я-то свою мать не помню, ты же понимаешь. Для меня мать - понятие абстрактное. Так что... - Он не договорил, плеснул себе пива и опорожнил кружку одни долгим глотком. Лицо у него стало красное, глаза заблестели, на Гаева он больше не смотрел. Засопев, тряхнул головой, точно взбадривал себя. - Блин, вот на фига ты меня об этом спросил? Теперь буду думать...

Вот оно, осенило Гаева. То, что надо. Шанс. Судьба дала ему шанс всё узнать. Выслушать другую сторону. Разобраться в жизни. У Егора такого шанса нет. А у Гаева есть. Разве можно его упускать?

В памяти опять проявилось лицо Людмилы: печально меланхоличное, будто омытое жемчужным светом. "Господи боже", - чуть не прошептал Гаев, потрясённый.

Нет, он не будет ей мстить. Он пригласит её на встречу и выложит всё начистоту. А потом будет слушать. До конца. Он не кинется ей в объятия с криком: "Здравствуй, мама!". Он крепко подумает на этот счёт. Но слушать он будет. Так правильно.

А маманя? Что подумает она? Ч-чёрт, чёрт... Всё не слава богу.

Маманя сидела в большой комнате и смотрела телевизор, одновременно читая Акунина. По ящику показывали сериал про бандитов. Прокуренная феня перемежалась пистолетными выстрелами.

Гаев вошёл в квартиру, стряхивая дождевые капли с зонта.

- Ф-фух, - сказал он. - Ну и ливень!

Маманя, не вставая с кресла, помахала ему рукой из комнаты.

- Пьяный?

- Ну так, немного... - ответил Гаев. - Выпили немного пива в Мосоловым.

- Там я плов сделала. Будешь есть?

- Да что-то не хочется пока.

Он повесил зонт на ручку входной двери, чтобы влага стекла, разулся, прошёл к себе. Переодевшись, сходил на кухню, налил чаю. Почему-то от пива ему всегда хотелось пить. Пьяным он себя в данный момент не ощущал, но необъяснимая эйфория свидетельствовала, что спиртное не просто так бултыхалось в желудке. В голове роились грандиозные планы. "Сведу обеих матерей - ту и эту, - думал он. - Авось не перессорятся. Да и с чего бы? К старой всё равно не уйду, на фиг надо. Она нам деньгами поможет. Сын я ей или не сын? Квартирка бы мне не помешала. Съеду, буду там жить. Ну а что? Родители же спонсируют детей. Маманя не может, так мать деньжат подкинет. Хо-хо, жизнь-то налаживается!".

Прихлёбывая горячий чаёк, он вошёл в большую комнату и устроился на диване рядом с маманей. Сделал вид, что смотрит глупый сериал, но краем глаза следил за ней. В памяти опять возникли её слова, сказанные когда-то отцу: "Ты уж не наказывай его, Виктор. Мать-то никем не заменишь". И тут же вспомнилась Людмила, говорившая со вздохом: "Семейные неурядицы". Одно воспоминание потянуло за собой другое, и он опять перенёсся в тот ужасный день, когда всё рухнуло. "Мама, а куда мы идём? - Домой, сынок. - А как же демонстрация? - Не будет у нас сегодня демонстрации".

Кажется, она плакала. Маманя тоже плакала - в день смерти отца. "Как же мы теперь будем жить, Володя?". Мать - ослепительная высокая блондинка, и маманя - невзрачная, рано увядшая, маленькая и толстенькая, как медвежонок. Какие они разные! И всё же судьбе угодно было связать их нитью, концы которой держал сейчас Гаев. От него зависело, обрезать эту нить или затянуть потуже.

- Что это ты даже книжку не читаешь? - спросила его маманя удивлённо.

- Прочитал уже.

- А что ты читал?

- Пелевина.

- А, современный автор, да? Ты что-то говорил, я помню.

Гаев посмотрел на неё с нежностью. Интересно, стала бы Людмила интересоваться его делами?

И сразу вспомнилась сцена из детства, когда он, счастливый, прибежал к матери на работу. "Мама, нас в Болгарию посылают. - Да ты что?". В памяти проявилось и лицо матери - ласковое, полное теплоты и заботы. "На вот, возьми, сынок", - она протянула ему конфеты. Это были "Каникулы Бонифация". Сто лет их не видел, но вкус помнил до сих пор.

- Как там Мосолов? - продолжила расспросы маманя.

- Да как всегда.

- Не женился он?

- Нет. Опять распинался, как Наташку Скворцову забыть не может.

- Так он же сам её выгнал!

- Ну да. Я ему то же самое сказал. А он ответил, что я этого не пойму, пока сам не женюсь.

Алкоголь развязал Гаеву язык. Маманя это чувствовала и пользовалась моментом.

- Я прям и не понимаю, что это за любовь такая, - воскликнула она. - Он вообще нормальный человек?

- Ну, девушкам нравится, - неопределённо ответил Гаев. - Рассказал мне как-то, что одна знакомая позвонила ему в два часа ночи. Он с ней поссорился, а она позвонила и уламывала целый час, чтоб не бросал.

- Ну и как, уломала?