Мать королей

Когда это происходило, город проснулся и оживился. В замок, к Вавелю, в костёлы заранее шли все живые, дабы занять место. Рассказывали, что епископ хотел, чтобы коронация началась пораньше, потому что церемония занимала достаточно долгий отрезок времени.

Все знали, что церковный обряд предварял Большой совет в белой зале, где должны были объявить Владислава королём и тут же потом отвести его в кафедральный собор и начать коронацию. Именно там Страш, Спытек и их сторонники хотели оказать сопротивление и протянуть его так, чтобы месса уже не могла начаться из-за поздней поры; всё было бы отложено до следующего воскресенья, а неделя должна была служить им, чтобы заполучить людей и перетянуть их на свою сторону.

С обеих сторон готовились к противостоянию, но Олесницкий, на стороне которого был и архиепископ, и другие духовные лица, был почти уверен в победе.

Накануне королева Сонька, опасаясь, как бы против её сыновей не ставили мазовецких Пястов, так умела вести дело, умолять и обещать им от этого выгоду, что мазовецкие перешли на её сторону и обещали с ней вместе постоять за молодого короля перед народом.

Нижняя белая зала начала наполняться очень рано, но входили и выходили, а сенаторов ещё не было. Для королевы стояло под балдахином приготовленное сидение, для светского и духовного сената – покрытые лавки… для прочих – простые, на сколько хватало мест.

Шляхта и мелкие чиновник уже начинали наплывать и садиться, выбирая себе удобные места, когда подъехал очень нарядный, с гордым выражением лица, окружённый довольно многочисленной группой, Спытек из Мелштына. Около него с одной стороны ехал исхудавший и страшный от ярости Страш, с другой – Абрам Збусский, судья Познаньский, чуть дальше – Дерслав из Рытвиан и разные поменьше кучей проталкивались в залу. Там уже было достаточно народа.

Спытек хотел сразу выбрать себе ближайшие к трону и сенаторам места, но маршалек их не дал ему, сказав, что они были сохранены для воевод и каштелян. Поэтому он со всей группой должен был отступить к одному окну и занять самые последние места, ещё достаточно близкие, чтобы был слышен его голос.

Дерслав молча остановился за ним; к великому удивлению Страша, он, казалось, не очень заботится о том, чтобы быть на виду. Это поразило его, а может быть, и других, но в зале начинать об этом спор время было неподходящее.

Зала всё больше наполнялась и в ней слышался только тихий шорох. Смотрели друг на дружку. По лицам было видно, что должна была закипеть горячая борьба. Коронация в этот день зависела от часа окончания голосования и споров.

Перед полуднем архиепископ должен был выйти с мессой. Поэтому оставили едва пару часов на разгром неприятеля.

Все коронные урядники были заранее на своих местах, когда в своих торжественных одеждах появился епископ, а рядом с ним краковский Збигнев, номинат Владислав Вроцлавский, Станислав Плоцкий и епископ Ян Хелмский. Собрание приветствовало их стоя, в молчании сели на места.

Олесницкий, заняв место, бросил смелый взгляд в сторону Спытка, смерил глазами его и тех, которых он привёл, вздохнул и отвёл взгляд, словно пренебрегал этими людьми.

Архиепископ не смел поднять глаз, потихоньку разговаривал с Плоцким епископом, чтобы не показать волнения, какое испытывал. Поглядеть в ту сторону, где ожидал увидеть стоявшего племянника, он не смел.

Затем дверь за троном открылась, все встали, вошла бледная королева; она была в трауре, в длинных накидках, серьёзная и грустная.

Она хотела быть мужественной, но ноги под ней тряслись. Рядом с ней шли два сыночка, за ней – четыре мазовецких князя. Уже то, что они её сопровождали, имело значение. Наступила минута молчания… Епископы совещались между собой.

Войцех Гнезненский заговорил слабым голосом, прося сенаторов приступить к голосованию. Только он договорил, встала королева и сделала несколько шагов вперёд. В зале царила полная тишина…

Сначала она начала говорить таким тихим голосом, что ближесидящие едва могли её услышать.

Она просила всех собравшихся сдержать слово, данное покойному королю, и выбрать одного из её сыновей его преемником. За соблюдение всевозможных обязательств и подтверждение привилегий после достижения несовершеннолетия, она предложила гарантию свою и князей Мазовецких.

В конце этой речи, которая нелегко ей далась, она, немного осмелев, подняла глаза, поглядела на собрание и вытерла две слезы. Голос её отзвучал и никто сразу не заговорил.

Епископ Краковский Збышек уже вставал, чтобы произнести речь, когда Адам Збусский, выбравшийся первым, пылким голосом, хоть вроде бы умеренными словами, приступил к тем же выводам и аргументам, которыми фехтовали в Опатове.

Были это слово в слово те же сомнения, те страхи, та неспособность малолетнего править, то же опасение за привилегии шляхты, которые новый король мог самовольно отобрать. Збусский выразил это достаточно красноречиво и ловко. Его не прерывали.