Мать королей

Сказав это в гневе и возбуждении и не видя другого результата, кроме того, что королева побледнела и брови её стянулись, князь замолчал второй раз. В течение разговора он попеременно говорил с ней то как с королевой, то, как привык, с племянницей, забыв, что была уже женой Ягайллы.

Теперь, когда он слегка остыл и припомнил, что из его груди вырвалось возмущение, он гневался на себя. Однако он пренебрегал тем, что выдал себя перед женщиной, хотя был недоволен своей порывистостью. Отступать он никогда не умел. Гордо замолчал. Королева не возобновляла разговор. В комнате царило молчание и Сонька собиралась из неё выйти, когда во дворе лай собак, шум голосов, крики объявили о прибытии Ягайллы.

Он возвратился с охоты в расположенных неподалёку Понарах; как всегда, был рад дню, проведённому в лесу и на коне, в погоне за зверем. И, как стоял, в двойном кожухе, в тяжёлых меховых сапогах, с трубой через плечо, в бараньей шапке на голове, он вошёл в комнату.

Королева встала, Витовт спешил поздороваться, сделав более радостное лицо. С порога начался рассказ, который князь слушал рассеянно. Сонька, несколькими словами поздоровавшись с королём, вышла в свою комнату и там уже осталась. Вечер прошел на прерываемых вопросах и ответах о вещах нейтральных.

Только один день помолчав, Сонька вечером подбросила мысль возвращаться в Краков. Она оставила ребёнка в чужих руках и под надзором, опасалась за него. Воспоминание о нём вызвало у Ягайлло беспокойство.

– Мы бы напрасно тут сидели, – сказала она, – ни Витовт, ни княгиня прибыть на крестины не захотят. Я просила дядю, он отказался.

– Он отделался от меня молчанием, – вздохнул Ягайлло. – А если бы я мог их с епископом Збышком объединить и сблизить, какой бы это было для меня радостью!

– Огонь с водой! – ответила, улыбаясь, Сонька. – Мы едем в Краков.

Назавтра Ягайлло объявил, что должен спешить вернуться, чтобы во второй половине февраля принять приглашённых гостей, а Витовт его не задерживал.

Прощание было официальным и холодным, княгиня Юлианна прикидывалась больной, чтобы королева пошла к ней, не на оборот. Двоюродные братья пожали другу другу руку и Ягайлло двинулся назад в Польшу. Сонька знала его и знала, что, всегда, когда он бывает в Литве, возвращается из неё грустным, потому что в ней оживают старые воспоминания. Так было и теперь. Оглядывались назад, он ехал задумчивый, тосковал. Он сам тихо говаривал, что предпочёл бы там быть князем, чем в Польше королём. Правда, что у Витовта было больше власти, чем у него.

Всё прошло согласно замыслу короля, папа и король Римский послали на крестины своего посла, даже крестоносцы прислали подарки. Праздник был великолепный и радостный.

Королева на какое-то время могла забыть, что имела врагов и что угроза Витовта висела над ней и над этой серебряной колыбелью её сына, которую князь ему прислал.

Едва отзвучали торжественные крики, король уже отправился в ту постоянную экспедицию по стране, которая забирала у него значительнейшую часть каждого года. Королева осталась в Кракове; но не была бездеятельной. Её волновала будущая судьба её сына.

Охмистр двора, при котором первый раз, когда ей принесли ребёнка, из уст королевы вырвалось: «Это ваш будущий король», – утвердительно поклонился, но в то же время прибавил:

– Остаётся надеяться, что паны его выберут.

– Как это, выберут? – ответила живо королева. – Всё-таки по праву крови он должен царствовать.

– Нет, ваше величество, – сказал Мальский. – Правящий нами король был выбран пожизенно, как муж Ядвиги, которой принадлежал этот трон, а кто после него получит корону, надобно спросить у людей. Кроме того, Ядвиге был гарантирован трон с наречённым Бранденбургом, а договор по сию поры не был расторгнут.

Брошенное сомнение склонило королеву немедленно позвать епископа Збигнева. Олесницкий подтвердил то, что говорил Мальский, прибавляя, что поляки из памяти о добром короле наверняка не сделают другого выбора.

Этого королеве было не достаточно, поэтому, хоть Ягайллы не было, потому что тот из Польши обычной дорогой, через лес двинулся в Люблинское и на Русь, вынужденный бежать от чумы, которая опустошала города и местечки, без него приступила к действию, чтобы обеспечить наследство сыну.

Олесницкий не был противником этого, и когда Ягайлло охотился на Руси, епископ созывал и сенаторов и шляхту, пытаясь добиться от них письменной гарантии. Через гонца дали Ягайлле знать о созванном в Калише съезде. Шляхта и паны под руководством духовенства согласились гарантировать трон маленькому Ягеллончику, но так же, как некогда с Людвика, требовали подверждения своих свобод и привилегий. В руки Збышка дали письма с тем, чтобы он их спрятал, пока король не заверит данные свободы, и не увеличит их ещё… Обещание было условным…

Шляхта требовала, чтобы только она одна занимала духовные должности. Это означало больше, чем можно было судить на первый взгляд. Она могла всем завладеть, король казался бессильным.