Мать королей

Это предостережение не произвело ни впечатления, ни эффекта. Сонька чувствовала себя в душе невинной, а развлечения сокращали долгие дни её одиночества. Ягайлло редко сидел в Кракове, королеву мало кто навещал, могли ли поставить ей в вину, что приказывала иногда петь, что позволяла каморникам в своём присутствии развлекаться с девушками, а порой и сама, забыв о заботах, улыбнулась? Собираться вечерами у Соньки у двора, к которому иногда присоединялись и чужие, вошло в привычку. Из этого тайны не делали.

Принцесса Ядвига ни разу не дала мачехе привлечь себя на праздник – отговаривалась болезнью или просто отказывала. Страш тем временем шпионил и фамильярное отношение с королевой придворных, врагом которых он был, выставлял перед людьми с ужасом, как некие преступные романы.

Когда его не впускали в покои, у Одроважа была привычка подкрадываться к двери и ловить то, что слышал, чтобы потом из этого создавать негодную клевету.

Это подслушивание заметили, Каска и Эльзя Щуковские потихоньку подкрались и поймали его на месте преступления. На их крик прибежали Хинча, Яшко из Конецполя и двое Щекоцинских, и задерженного Страша не только побили, но пожаловались на него охмистру Мальскому. Из этого выросла история, неприятная для Страша, которому пришлось отсидеть наказание в замковой темнице.

Это увеличило его злобу и, выйдя из заключения, когда появился перед принцессой, он громко поклялся:

– Они узнают меня, не буду жив, если не посажу их всех глубже, чем я сидел, и надолго. Узнает меня и Русинка, которой надоел старый муж и ищет себе молодых для развлечения.

Таким образом, сразу пошли доносы Витовту в Литву, но, передаваемые другими, они не вызвали доверия у великого князя. Он велел Страшу появиться самому с тем, что имел против королевы.

Наступил момент, когда гнев на Соньку вырос до наивысшей степени. Витовт, не имея наследника, хотел оставить Литву, оторванную от Польши, какому-нибудь литовскому князю. Тем временем у Ягайллы родились сыновья, ожидали нового потомства. Это угрожало его Литовско-русскому государству, которое он хотел создать, тем, что оно перейдёт к сыновьям Ягайллы и останется связанным с Польшей.

Поэтому, чтобы спасти будущую литовскую корону, королеву нужно было погубить. Сонька продолжала упорствовать, держала сторону Олесницкого. Витовт хотел отомстить. Страшу в его руках предстояло быть тем орудием мести.

Одроваж колебался исполнить приказ Витовта, но в конце концов должен был послушаться.

Однажды он исчез из Кракова, никому не сказав, кроме Салки и принцессы. Хинча и каморники Соньки стали торжествовать, полагая, что наконец от него избавились, и что, позорно наказанный, он больше уже на двор не вернётся.

Но Страш поехал в Литву.

Там ему пришлось ждать возвращения Витовта из русского похода. Великий князь прибыл почти победителем, пророча себе будущие победы.

Чуть только у него появилась свободная минута, после первых совещаний с Цебулькой и Малдриком, он приказал привезти Страша.

Князь развязал ему уста, желая от него всей правды. Страш вместо неё принёс хорошо обдуманную клевету.

– Нечего скрывать, – сказал он, – срам и позор, что делается в Краковском замке. Целыми днями и ночами королева развлекается с юношами, подбирая себе самых красивых. Все указывают пальцами её любовников… Хинчу из Рогова, Ваврина Зарубу, Янка из Конецполя, двоих Шекоцинских. Её старая воспитательница Фемка и две Щуковские обо всём знают и следят за дверью. Неудивительно, что, хоть король постоянно на охоте, а в доме гостем, колыбелек у нас достаточно, а скоро вновь одна понадобится.

Витовт, бледное лицо которого облила кровь, потому что и ревность увеличила гнев, быстро взглянул на говорившего.

– Смотри, ты должен доказать то, о чём говоришь, – воскликнул он, – это немаловажно… обвинить королеву… и бросить позор на панский род.

Страш был резок и, видя, что уже отступать не мог, стал бить себя в грудь и складывать пальцы с пальцами, клянясь, что говорил правду, что все знали о том, что на улицах Кракова ребятня на любовников королевы друг другу указывали.

Потом он начал описывать, как это становилось всё более явным, через наглую молодёжь, хотя втайне гораздо раньше началось, но теперь, говорил он, не боялись уже ничего. Старый король был слеп, молчал, позволял королеве водить себя за нос и делал, что она хотела, выжил из ума.

– Что говорит на это духовенство? – спросил Витовт.

– К духовным лицам королева имеет подход и показывает себя в другом свете, – говорил Страш. – Ходит в костёл, стоит на коленях и молится, а своё делает. На дворе подарками и милостями людей подкупает, поэтому молчат. Её все боятся, потому что ей достаточно шепнуть слово Ягайлле, и человек погиб.

Потом Страш начал лживо рассказывать, как он сам пострадал, был несправедливо подвергнут пыткам за то, что защищал несчастную сироту-принцессу, которая в замке почти с голоду умирала, сидела взаперти и даже королева никогда её к себе не подпускала.

Рассказывая, Страш умел своей клевете придать такое правдоподобие, что Витовт его полезным повестям поверил.