Мать королей

Между братьями произошла серьёзная стычка. Витовт хотел, чтобы его люди, которые поедут за Щуковскими, завезли королеве приказ вернуться в Краков. Он не хотел, чтобы Ягайлло с ней виделся, боялся этого… Он снова сопротивлялся, едва согласившись на то, чтобы королева задержалась там, где её найдут посланцы, до дальнейших приказов.

Князь метался и ругался.

– Значит, ты всё ещё заблуждаешься той надеждой, что она окажется невинной. А я скажу тебе, что уверен в своём, что уже только для формы возьмём баб на пытки… потому что я знаю, это правда.

Ягайлло не дал убедить себя и не уступил, дойдя до последнего рубежа; дальше не разрешал себя толкать. Хотел иметь хотя бы тень надежды…

Оставшиеся дни, проведённые в Городле, прошли у Витовта на всё более бурных сценах между ним и королём. Князь, опасаясь, как бы из его рук не ускользнула добыча, нападал на Ягайллу, издевался и раздражал его. Тот, обычно послушный, в конце концов стал упрекать. Только при прощании они слегка смягчились, а Витовт дал слово, что будет действовать согласно воле короля.

После отъезда князя грустный и удручённый король остался ещё в Городле, нуждаясь в одиночестве и отдыхе, но эта чудесная весна, которой он так радовался и насыщался несколько дней назад, ныне потеряла для него всё очарование. Птичьих песен не слышал, потому что в его ушах звучало предательство, ничего не видел перед собой, кроме образа этой жены, которую любил… неверной и неблагодарной.

Ловчий хотел проводить короля на глухарей и тетеревов, которых тот давно любил слушать. Ягайлло отказался. Это было очень плохим знаком… все каморники погрустнели. Он сидел молча по целым дням, неимоверно много пил воды и говорил сам с собой.

Перед чужими он не мог и не любил всё разбалтывать, избегал их, но с друзьями, которым верил, он с радостью советовался даже в очень важных делах и жаловался им.

Так на другой день вечером, когда пришёл капеллан Николай напомнить королю, всегда соблюдающему пост, о постных днях, он поведал ему всё, что лежало на сердце.

– Его нужно пожертвовать Богу, – ответил капеллан.

Это свойственно всем ослабевшим людям, которые, сами не в силах справиться с бременем; они с радостью деляться им с другими. Ягайлло не сдерживался, будучи уверенным в характере капеллана, знал, что тайна будет сохранена, и жаловался ксендзу Николаю на свою долю.

При первом упоминании о том, что сюда привело Витов-та и какое обвинение лежит на королеве, капеллан, заломив руки, начал заклинать короля, чтобы излишней поспешностью, повиновением жестокому князю не совершил несправедливости.

– Милостивый король, – воскликнул он, – самая бедная женщина, хотя бы жена кмета, если бы её обвинили, имеет право требовать доказательств. Что говорить, когда речь идёт о королеве, о матери твоего преемника? О женщине, вознесённой на трон?

Испуганные женщины, когда им несправедливо пригрозят пытками, неосторожными словами могут кинуть на неё подозрение. Будет страшное несчастье, взывающее к Богу о мести.

Тогда король признался в том, какие уже были выданы приказы, с которыми Витовт хотел отправить своих урядников. Капеллан начал настаивать, чтобы король отправил от себя кого-нибудь из доверенных, который опередил бы Витовта, если можно, и бдил, чтобы не схватили королеву.

Убедительные слова ксендза Николая тронули короля, обеспокоили его, он испугался, пожалел о поспешности. Но отступить, предотвратить казалось слишком поздно, а разглашать преждевременно боялся. Он хотел доверять Витовту и верить, то гневался на него.

К счастью, в королевской свите находился очень серьёзный мужчина, которому Ягайлло за долгие годы научился доверять как верному уряднику и слуге. Был им Збигнев из Бжезия, уже использовавшийся для многих услуг, посольств и важнейших дел, всегда в них удачливый, а своей должностью и значением в государстве занимающий положение, которое ему в любом случае позволяло выступить энергично.

Его одного можно было отправить к королеве и следить, чтобы не совершили того, что позже нельзя было исправить.

Ягайлло должен был довериться. Никто лучше Збигнева из Бжезия, который по должности стоял при короле, не знал его характера, слабых сторон и хороших. Приезд Витовта, тайные разговоры, перемена в настроении Ягайллы, который впал в грусть и задумчивость, уже натолкнули маршал-ка на мысль, что из Литвы пришло что-нибудь неприятное. Однако он скорей бы подумал о новых трудностях с крестоносцами, с самим Витовтом, всё беспокойней разрывающим узы, кои соединяли Литву с Польшей, чем о такой мести королеве.

Когда Ягайлло позвал его через своего капеллана в свою спальню и со свойственной ему грубоватостью всё ему рассказал, маршалек оробел от тревоги и возмущения.