Мать королей

Он спросил, что отнести королю.

– Скажи ему то, что слышал, – крикнул князь, – а чего не захочешь ему повторить, я сам принесу.

Бояре покатились со смеху, смотря на Монжика, в котором кипела кровь; начали бросать разными словами, высмеивая его по-польски, пока в конце концов, поклоновшись, он не был вынужден уйти; больше ждать было нечего.

Король в этот день пошёл в кровать более спокойный, но его двор совсем не спал. Андрей из Тенчина, который осмотрел в замке всё вокруг и видел опасность ночного нападения, приказывал попеременно бдить одной части королевских людей и нести караул около замка и ворот. Мало кто прилёг на мгновение на сено, и никто не раздевался.

Свидригайлловы сотни, люди, недавно завербованные, которым деньги сыпали из казны пригоршнями, пили и окружали, вооружённые, горстку поляков, кипитясь и угрожая.

Нужно было иметь святое терпение, чтобы избежать стычки, когда малейшая ссора между слугами и челядью могла породить взрыв и кровавое столкновение, которого, казалось, они хотели. Поляки имели за собой храбрость и лучшее вооружение, но количество дружины Свидригайллы в десятки раз их превосходило. Из литвинов, которые рады были служить королю и княгине Юлианне, так же притесняемой, как и он, большая часть, опасаясь жестокости Свидригайллы, не смела подавать признака жизни.

Латинское духовенство, которого князь не выносил, хоть был крещённым и имел имя Болеслав, которого не носил, также опасалось насилия и выступать не могло.

Нужно было на что-то решиться, чтобы спасти короля из этого болота.

Все совещались. Остановились на том, что нужно кого-нибудь как можно скорее и тайно отправить в Польшу, прося о помощи.

Но всех их так стерегли и окружали, что никто не мог выйти за замковые стена без присмотра и насмешки. Выходящих преследовали, пока они не возвращались. Закли-ка Тарло, Топорчик, младший и более смелый, чем другие, ко всяким приключениям, устроил под вечер такой фокус: когда слуги напились, он надел длинный русский тулуп, шапку их кроем, припоясал такую же саблю, какую носили они, и в сумерках вышел, желая попасть к францисканцам, что-бы с ними ещё потолковать. Там, на Песках, как в языческ-ие времена, он нашёл забитые, охраняемые двери, что едва достучался, чтобы его впустили.

Настоятель обо всём знал и легко догадался, каково было в замке королю и полякам. Заклика нашёл его грустным и в сильной тревоге за короля.

– Будем день и ночь молиться перед Пресвятым Таинством, – сказал он Топорчику, – но что мы ещё можем, когда тут сам король ничего не может? Нужно по возможности скорее отправить гонцов в Польшу и не одного, а нескольких, потому что их могут схватить на дорогах, к епископу, к королеве, к сенаторам, чтобы хотя бы войско прислали для защиты короля. Все знают, что Свидригайлло безумец. Не может забыть брату, что долго скитался и был притесняем; около него такие же люди, как он… пьяницы и убийцы. Будьте бдительны днём и ночью… Мы будем молиться.

О побеге с отяжелевшим королём нечего было и думать.

Из монастыря некого было отправить в Польшу, поэтому Заклика должен был обдумать с другими, кого из челяди и каким образом так отправить, чтобы это не открылось и не схватили в дороге.

На следующее утро, когда Ягайлло, всё ещё пребывая в хорошем настроении и думая, что всё уладил перстнем, ожидал благодарности и визита, Свидригайлло приехал в замок со всей свитой, а сам шумно вбежал в комнату короля уже после утреннего обеда, пьяный и весь красный.

Король, смеясь, хотел приветствовать его добрым словом, когда тот начал кричать с порога:

– Старый гриб, ты думаешь, что я куплюсь на твои сладкие слова и лесть и стану тебе кланяться? Думаешь, что я уже забыл, как ты девять лет держал меня в неволе? Теперь наступило твоё время, ты попал ко мне в руки, я отомщу за свою обиду, отомщу.

Ошеломлённый король, подняв голову, почти не верил своим ушам.

– Да, ты мой пленник, – добавил князь. – Не отпущу тебя отсюда к молодой жёнке. Пусть она отдохнёт с ляшками, плакать по тебе не будет. Я надену на тебя колодки…

Ягайлло хотел заговорить, но пьяница ему не дал, по-прежнему злобно насмехаясь над ним.

– Король! Ты король! Я ни тебя, ни твоего королевства, ни ляхов не боюсь. За мной пойдут господа крестоносцы и все русины, а может, и ещё кто… Ляхи объявят войну, я тебя сейчас закую, свяжу и в темницу на хлеб и воду. Подыхай!

Ягайлло опёрся на руку, закрыв себе глаза; ничего не отвечал. Князь, бегая по комнате, громко выкрикивал, даже у поляков, слушающих в другой комнате, кровь попеременно бурлила и остывала в жилах от отчаяния. Андрей из Тенчина всё чаще хватался за меч, а другие должны были его сдерживать, чтобы не выскочил и не был причиной несчастья, потому что достаточно было одного крика Свидригайллы, чтобы их всех поколотили и вырезали. Они бы защищались как львы, но все погибли бы.

Ягайлло с великим терпением переносил оскорбления, упрёки и нападки, только вздыхая. Наконец из его груди вырвалось:

– Стыдись, что делаешь со мной! Я сейчас безоружен, в твоих руках, но я отомщу тебе!