Мать королей

– Король выстрадает за собственную неосмотрительность, – говорил он, – за излишнюю доброту и послушание к семье. Она всегда ему вредила, потому что он давал ей собой распоряжаться. Однако даже этот безумец не посмеет допустить насилия, потому что знает, что оно не осталось бы безнаказанным.

Успокаивая Соньку, епископ добавил, что ничем не пренебрёг, письма в Рим к папе отправил, чтобы святой отец своим грозным словом увещевал Свидригайллу. Послал также к королю Сигизмунду и другим христианским государям жалобы с просьбой, чтобы пришли на помощь несчастному Ягайлле.

– Видите, ваше величество, – завершил он, – что я не проспал ни минуты и делаю, что могу.

– Да, – живо ответила королева, – но зачем нам просить чужой помощи, когда мы сами можем спасти короля. Всё, что вы сделали, святой отец, было бы достаточно, если бы мы имели дело с кем-нибудь другим, а не со Свидригайллой, у которого мало ума и заливает его вином, а к Ягайлле давно хранил в сердце обиду и желание мести.

Епископ какое-то время думал.

– Итак, что делать? – спросил он.

– Боже мой! Собирать армию! – воскликнула в отчаянии Сонька. – На отголосок, что она идёт, Свидригайлло, силы которого ещё не собраны, должен испугаться. Тут никакие письма не помогут… нужно железо.

– Рано вынимать его из ножен и вызывать войну, – сказал Збигнев. – Откуда взять людей без съезда панов и шляхты?

– Созовёте съезд! – настаивала королева.

Успокаивая её, епископ спустя минуту доложил, что сначала следовало бы к Свидригайлле отправить послов и угрозой заставить его опомниться. Всего это королеве было недостаточно, казалось чересчур мягким, но она научилась так доверять епископу, что в конце концов подчинилась и на всё согласилась. Олесницкий находил, что новости преувеличены, опасности ещё не видел.

Тем временем во всей Польше с возмущением говорили о пленении, а курьеры королевы волновали шляхту… умы распаляла дерзость человека, который посмел так обращаться со своим паном, с коронованной головой.

Весь народ чувствовал себя этим оскорблённым.

Королева громкими увещеваниями, сетованиями, богослужениями умела разжечь эти чувства и показать угрожающую опасность.

Хинча и её прежние каморники, которые оставались на свободе, ездили по усадьбам по её приказам, громко разглагольствуя, что беда этому королевству, голову которого может безнаказанно держать в плену ленник, что позор упадёт на всю Польшу, если не заступится за своего пана.

Шляхта, легко поддающаяся волнению, уже группами съезжалась в замки, угрожая, крича на сенаторов, что мало заботились о короле, присваивая себе власть.

Королева не спала.

Когда там так шумно готовились встать на защиту Ягайллы и идти гурьбой, чтобы его отбить, в Вильне обстояли дела всё хуже.

Витовт держал в то время подольские замки, на которые Польша имела право и захотела их отобрать. При первом объявлении о смерти, прежде чем оно дошло до Довгерда, старосты Каменицкого, поляки, приманив его к себе, вынудили, чтобы он сдал им замок. Другие подольские замки, в которых сидели литвины: Смотрич, Скулу, Червоногрод и прилегающие земли, – поляки также отобрали.

Изгнанный Довгерд прибежал с жалобой к Свидригайлле.

Король ни о чём ещё не знал, когда разъярённый полученным донесением князь вбежал к нему в замок, крича с порога, что Ягайллу и всех, кто с ним был, ждёт смерть, если не прикажт тут же вернуть ему Подолье. Свидригайлло бушевал, подскакивая, оскорбляя короля, обещая посадить его в кандалы и пытать.

Ягайлло был встревожен, поклялся, что ничего не знал и не знает.

– Ты не пускаешь ко мне живой души, отправлять мне никого не даёшь; как же ты хочешь, чтобы я знал об этом и мог предотвратить?

К несчастью, король под предлогом отослать в казну подарки, которые Свидригайлло дал ему ещё при жизни Витовта, выслал с ними раньше Янка из Олесницы, через которого устно просил епископа помочь.

Никаких писем ему не дали, но он в них не нуждался, потому что своими глазами видел, что там делалось, и страдал вместе с королём.

Князь подозревал, что Ян из Олесницы мог отвезти на Подолье приказы, и его ярость доходила до безумия.

Он метался, словно гоняя по комнате невидимого врага, то подходил к королю и срывал на нём свою злобу.

– Прикажешь отдать мне замки, или твою голову с плеч сниму! – кричал он над ухом старца. – Ты и те псы твои, что тебе служат, всё это наварили! Повешу ляхов, тебя в колодках голодом уморю. Ты сдохнешь в моих руках.

Король то и дело тщетно пытался его успокоить.

– Дай мне возможность отправить кого-нибудь в Подолье? У меня никого нет! Я один.

– Всё-таки с тобой печать, потому что я видел, когда слуга для епископа Мацея в Троках ею привилей запечатывал; ты не можешь мне лгать; давай письмо под печатью, или умрёшь!

Ягайлло был готов на всё.

Ещё раз пригрозив, Свидригайлло, ругаясь, выбежал.

Едва за ним закрылась дверь, когда вошёл Андрей из Тенчина, а за ним Дрзевицкий, весь дрожа.