Мать королей

Каноник Элготт очень редко её видел, в замке показывался только из-за Ядвиги, впрочем, он не имел там никаких обязанностей. Однако просьбу королевы он немедленно удовлетворил. Она хотела говорить с ним лично.

– Отец мой, – сказала она, когда они вошли в боковую комнату, – я обращаюсь к вам как к духовному отцу в таком важном и щепетильном деле, что никому на свете не хотела бы его доверить. Вы видите моё поведение, смотрите на мои отношения с принцессой Ядвигой. Я стою вдалеке, чтобы не дать повода к клевете, и однако злобные люди обвиняют меня, что я желаю её смерти, и даже, что я ускорила её ядом. На дворе повторяют, что якобы сама Ядвига, чувствуя, что умирает, меня в этом обвинила. Бог свидетель, я избегала видимости… я любила этого ребёнка моего мужа, её силой от меня отпихнули, в её молодом сердце прививая ненависить. Отец мой, уверьте её, как страж совести, как её духовный отец, пусть скажет, может ли меня подозревать. Пусть с грехом этой клеветы не идёт на суд Божий.

Каноник весь вздрогнул от возмущения, услышав то, что говорила со слезами королева.

– Милостивая пани, – прервал он горячо, – я из уст принцессы, которая является ангелом доброты и терпения, никогда ничего подобного не слышал.

– Просите её, требуйте, пусть скажет открыто, что не подозревает меня, пусть снимет с меня это бремя. Сделанное при вас в присутствии епископа признание облегчит её душу, а меня очистит.

– Я уверен, что принцесса это охотно сделает, – сказал Элготт, взволнованный мольбой. – Это чистая душа, которую Господь Бог, может, потому хочет забрать с земли, что на ней, среди испорченного света, её жизнь стала бы мучением. Быть может, – добавил каноник, – что окружающие её растроганные и неразумные женщины, как обычно простолюдины, несут вздор, но она!..

Королева вздохнула.

– Увы! – ответила она. – Не дали мне ни приблизиться к ней, ни узнать её лучше. Между нами специально ставили препятствия, не желая подпускать её ко мне, меня – отталкивая от неё.

Элготт ещё повторил:

– Я выполню приказ вашей милости, хотя я думаю, что в таком свидетельстве и очищении вы не нуждаетесь.

– Люди хуже, чем вы полагаете, отец мой, – отвечала королева, – а у меня больше врагов, чем друзей, хоть зла я никому не делала.

Попрощавшись с королевой, каноник Элготт под впечатлением этого разговора пошёл прямиком к принцессе Ядвиге.

Та уже практически не вставала с кровати. Её каждый день одевали в белые одежды, причёсывали её длинные, красивые волосы, потом сажали на кровать, обкладывая подушками.

Бледная, как воск, с большими глазами, окаймлёнными тёмными кругами, она иногда ещё улыбалась жизни, забывала о страдании, то впадала в грусть, страх и сомнение в себе. Полдня она молилась одна или с кем-нибудь из капелланов. Её белые ручки с длинными худыми пальцами уже никакой работы удержать не могли, малейшее усилие доводило её до обморока.

Двор постоянно окружал кровать, денно и нощно менялись слуги, пытаясь отвелечь её и развлечь.

Своего исповедника Ядвига приветствовала улыбкой; в этот день она чувствовала себя лучше. Каноник, промолвив несколько слов, дал женщинам знак удалиться.

Не раз так случалось, что им приказывали уходить на исповедь.

– Моя милостивая госпожа, – сказал священник, – сегодня я пришёл к вам, дабы склонить к выполнению святой обязанности.

Испуганная этим необычным вступлением, она слегка зарумянилась.

– Твоя чистая душа не должна быть ничем обременена, – говорил он дальше. – Злые люди мучают королеву тем, что поговаривают об её умысленном вмешательстве в вашу болезнь, ещё худшие лживо смеют утверждать, что из ваших уст слышали это обвинение… Может ли это быть?

Испуганная Ядвига покраснела и вся начала дрожать, её глаза наполнились слёзами.

– Нет, нет! – сказала она голосом, в котором чувствовался плачь. – Я ни её, никого не обвиняю… Бог хотел…

Она опустила глаза и замолчала.

– Была ли у вас какая-нибудь причина подозревать? – спросил Элготт, внимательно в неё всматриваясь.

Словно искала чего-то в памяти, принцесса тянула с ответом.

– Нет! Нет! Никогда! – начала она быстро говорить.

– Чтобы вырвать жало клевете, – прибавил Элготт, – вам следует повторить это признание в моём и епископа присутствии.

Ядвига тихо повторила:

– Хорошо, отец мой, я сделаю всё, что вы мне прикажете.

Предмет разговора был слишком досадным, а мучение на лице больной чересчур заметным, чтобы каноник тотчас его не изменил, заговорив о Боге, о небе и счастье избранников Господа.

Казалось, девочка слушает с удовольствием, внимательно, повернувшись к нему, забыв о своей грустной жизни на земле.

На другой день каноник Элготт привёл с собой епископа, а Ядвига тихим, но смелым голосом повторила перед ним признание, что не имела повода подозревать королеву.

Новость об этом разошлась по двору, потому что некоторые из женщин, стоя у двери, присутствовали при этом и слушали.

Таким образом, Сонька могла вздохнуть свободней, но что значило это свидетельство, не всем знакомое, рядом с уже распущенными и подавленными слухами, которые всегда, чем более ужасные, тем больше вызывают доверия у толпы?