Мать. Мадонна. Блудница. Идеализация и обесценивание материнства

Моя подруга-писательница, читая рукопись этой книги, заметила: «Как-то я задала вопрос большому количеству мужчин: «Когда вы видите беременную женщину, с кем вы себя идентифицируете?» Почти все ответили: «С ребенком». Можете ли вы представить хоть одну женщину, которая ответила бы также?»

Пациентки рассказывали мне, что они испытывали оргазм и даже чувствовали момент оплодотворения как символический захват их вагины ребенком во время коитуса с партнером. Многие женщины говорили мне о фантазии, что во время коитуса с партнером в их вагину входит ребенок. Им хотелось позаботиться и защитить своего партнера, поскольку он казался им ребенком, возвратившимся в утробу. Похоже, это находит отклик в мужских фантазиях во время коитуса. Я помню одну пациентку, которая рассказала о просьбе ее последнего любовника во время занятия любовью: «Я хочу поместить все мое тело в тебя». Моя пациентка продолжила: «Я была в ужасе, как будто тело этого мужчины стало телом ребенка, который захотел вернуться в тело своей матери, но ведь это было мое собственное тело». Согласно Лемуан-Луччони (Lemoine‑Luccioni 1982), беременность и роды для женщин равнозначны коитусу для мужчин. Более того:

«Во время коитуса мужчина ищет в женщине Другого, но находит свою мать, что пробуждает в нем архаичное либидо, существовавшее до сексуализации и дифференциации полов, в котором у него нет собственной сексуальности. Женщина ищет в мужчине отцовский всемогущий фаллос, но находит лишь слабый пенис. Чтобы сохранить фантазии об отцовском фаллосе, женщина прибегает к материнству и сама становится фалличной» (Ibid., р. 39).

Почему же настолько сложно одинаково относиться к мужчинам и женщинам? Если мы попытаемся это сделать, мы увидим следующую схожую ситуацию для обоих полов. Маленький мальчик завидует способности отца вступать в интимные отношения с его матерью, потому что отец отнимает у него его первые объектные отношения, в которых он испытывает все влечения, включая и сексуальное. Мальчик оказывается в ситуации, в которой он завидует отцу и ненавидит его, а также боится собственных спроецированных фантазий об отцовском возмездии, включая кастрацию.

Маленькая девочка также завидует тому, что мать наслаждается сексуальными отношениями с отцом, и тому, что они могут привести к зарождению внутри материнского тела новой жизни. Девочка завидует способности матери вынашивать детей, и страхи девочки связаны с ее собственными спроецированными фантазиями о возмездии со стороны материи, а именно с лишением ее способности иметь детей. Этот страх является эквивалентом страха кастрации (Klein 1928, 1932, 1933, 1935, 1955; Кляйн 2007, 2010). Таким образом, мы получаем одинаковую ситуацию для мальчиков и девочек, включая их взрослые варианты. Отрицая эту ситуацию, мы отрицаем дифференциацию полов. Любая теория, которая пытается описать эти феномены только через один пол, вносит путаницу.

Проблема при этом заключается в смене объекта у девочки. По словам Блейхмар (Bleichmar 1985), вопрос не только в повороте к отцу от матери, но также в том, почему маленькая девочка должна захотеть быть девочкой в отцовском, мужском и фаллическом мире. Митчелл задает сходный вопрос:

«Перед девочкой стоит другая задача. Ее любовь к матери, по сравнению с мальчиком, не представляет опасности в культурном отношении, не является сексуально «нереализуемой» с точки зрения культуры. Если она будет настойчиво верить в то, что у нее есть пенис… она будет отрицать реальность, и это послужит основой для будущего психоза. В «идеальном» варианте она признает свою фаллическую неполноценность, идентифицируется с матерью, на которую должна равняться, и позже хочет занять место рядом с отцом» (Mitchell 1984, р. 231).