Мать Печора

Кое-как доплелась. Дошла до материного дома, под изгородь не могу согнуться. Стонать громко начала. Сестра Лукея выбежала, завели меня в дом. Раздевают и спрашивают:

— Где ты, чего ты, пошто ты?..

А я и ответить не могу.

В сухое одели, взяли под руки, водят по полу. А дома муж да дети все еще не знают, что я пропадала. Одна Дуня вспомнила:

— Мама где-то долго не идет, может, утонула.

А муж думал, что я в Оксине до утра осталась.

Размяли, отогрели, чаем отпоили. У меня все еще из ушей вода текла. Под утро отвели домой. За все время я слезы не выронила, а пришла домой расплакалась. Сама не понимаю, как могла я силы набраться, ума не лишиться? Да потом и вспомнила: а вся-то моя жизнь какова? Тону я с самых малых лет. И утонуть никак не могу, и кликать никого не хочу. Все одной своей силой надеялась справиться. Теперь будто и достигла берега — ветром не дует, но и жарким солнцем не греет. Иду я как по лесу, на чистое место хочу добрести, а не знаю — где оно. И кружу я между двумя дорогами, не знаю — вдоль или поперек надо взять, некого мне спросить. Муж да дети — и те не знают, где бродят мои мысли. И когда-то я дойду до верной дороги?

14

Стояло раньше Белощелье пустым-напусто: ни двора на нем, ни хижины.

Мимо того берега на Нижнепечорье мне не раз приходилось бечевой лодку тянуть. Устанем тянуть — попутного ветра ждем, севера. Коли ветер таится, запаздывает, дразним его, посвистываем, чтобы дул сильней. Если не помогает, начнем север задабривать: бросаем на воду хлеб с маслом, сахарок, сушку. А то мачту с северной стороны вымажем коровьим маслом да приговариваем:

— Север-батюшко, покушай да нас послушай.

Когда добро не помогает, начнем север честить да поругивать. Что ж делать? Плюнем да и пойдем на белощельский берег.

Ноги подворачиваются на желтых сыпучих песках, а идешь. Дальше тундра с мелкой ерой, с багульником да вороничником — самое беспутное, бросовое место было Белощелье.

И вот это самое место на всю Печору прославилось. Вырос здесь Красный город, по-ненецки Нарьян-Мар. Город этот не по-прежнему строился: не с кабаками да не с казенками, а с хорошими домами да строеньями.

Побольше поставить да построить спешили люди, одно дело другое подгоняло. Пришли в наши края экспедиции. Приехали землемеры и в нашем Голубкове обмеривали землю по Печоре, ямы копали, по всем дорогам версты на километры пересчитывали. Вверх и вниз по Печоре все объездили, обмерили, бурили землю: все искали да примечали, нет ли в земле чего-нибудь пригодного.

Потом слышим, что в Воркуте уголь нашли, а на Ухте нефть и большие работы там начались. Мы раньше из горючего, кроме керосину, ничего не знали. Ходили мы по своей земле и не думали, что там какой-то уголь да нефть есть, одну глину да песок видели. А тут как стали выполнять пятилетку, так все узнали да из земли достали: нашлись умелые люди и золотые руки.

На Ухту широкий тракт провели, забегали по тракту машины. Потом и лётную дорогу проложили: круглый год самолеты из Архангельска в Нарьян-Мар летать стали.

Морские пароходы пошли по Печоре, повезли грузы для Нарьян-Мара, для Воркуты, для Ухты. Баржа за баржей потянулись к верху Печоры, на Усть-Усу. А сверху плыли баржи с углем да нефтью. Печорский уголь да нефть тысячами тонн стали считать.

Рядом с нами тоже работа шла. Через две тундры — Малую землю и Тиманскую — задумали тракт прокладывать. До этого на Индигу только оленями ездили, а тут лошадьми лес повезли, телеграфные столбы ставили.

Ненцы-оленеводы на колхозные нарты сели, приглянулись им колхозы. В самом большом ненецком колхозе «Харп» — «Северное сияние» — люди к оседлой жизни потянулись. Дома, амбары там выстроили, коров, лошадей завезли.

Собрались оленеводы-ударники на первый свой слет в Нарьян-Маре, решили с ямальскими ненцами соревноваться. Иван Павлович Выучейский ездил в Обдорск договор заключать.

Председательница первого ненецкого колхоза, ненка Степанида Апицына, да молодой колхозник-ненец Николай Ледков в Москву на съезд были посланы.

В низовских колхозах дела тоже направились. Новые невода уловисты; сколько раньше ловили, так они в три столька рыбы тянут. В андегском колхозе, слышим, чуть не вдвое задание выполнили, рыбаки многие тысячи заработали.

И макаровские и каменские коммунары на колхоз перешли. Зажили они по-другому, не проживали теперь добро народное, а наживали общим трудом для колхоза.

Пробиралось кулацкое отребье во многие колхозы, вредило там да пакостило. В Виске раскулаченный Петр Зотов попал в колхоз специалистом рыбу солить да морозить. Так этот «специалист» рыбу в ящиках у печки оттаивал и затравлял ее. Лед вытечет, колхозники отправят рыбу в город по морозу, а приходит она туда порченая. Хотели мужики на месте прикончить Зотова за такие проделки, да сельсовет его в Нарьян-Мар отправил, под суд отдал.

В тундре кулаки пастухами в оленеводческие совхозы пробирались да падежом стада изводили. Успели их всех распознать и на свежую воду вывести. Стали люди понимать, что надо им не старого, а нового держаться.

Дети наши в комсомол потянулись.

Дуня однажды при отце говорит: