Мать Печора

— Я не буду в бога веровать.

Фома даже привскочил на месте.

— А в кого же ты будешь веровать?

А та крутехонько ответила, не замешкалась:

— В Ленина да в комсомол.

— Видно мамкину дочь, — говорит Фома.

Не забранился он, не замахнулся на Дуню, а сел на лавку, облокотился на стол и задумался.

15

Родился у меня еще один сын — Афоня. Всего у меня за мою жизнь семнадцать ребят было. Только и заслуги у меня было в молодые лета: сыновья.

В ту пору люди уже сроднились с колхозным делом. Появились ударники. Из Оксина нескольких колхозников за ударную работу в Архангельск на съезд послали. Нравилось мне это, тянуло меня в колхоз. А заговорить с мужем боялась. Он все только твердил:

— От кузницы дальше — копоти меньше.

Так и пришлось мне жить: меж раем и мукой. Колхоз есть, а вступить нельзя. Работаю я не меньше людей, а ни заслуги, ни спасибо от людей иметь не буду.

Болит у меня душа, радость на ум не идет.

Хоть я единоличницей была, а молоко на колхозный маслозавод носила. Женки увидят, ропщут:

— В колхоз не хотят вступать, а молоко к нам же несут.

— Погодите, — говорю, — женки, показывайте пример. А уж я в колхоз вступлю, так не буду пустяками заниматься, а сразу по-ударному займусь, чтобы в ударницы выйти да прямо в Москву ехать.

Зимой, когда троцкисты убили Сергея Мироновича Кирова, весть до нас о том принесла газета: мы в ту пору уже на дом газету выписывали. Паша читает со слезами. Я и говорю:

— Кому надо жить да быть, того от нас отнимают. Поднялись у окаянных руки!

И прорвался у меня плач:

Погасла свеча воску ярого,
Потухла звезда поднебесная,
Закатилося красно солнышко,
Не проглянет да не осветит,
Не взойдет да не обогреет.
Он не скажет, не воспромолвит,
Не вздумает он думу крепкую,
Он не даст совету верного
Дорогим своим товарищам.
Над его головой разумною
Злое коршунье всюду вилося,
Всюду вилося да кружилося,
Все ловили да добывали,
Час-минуту да дожидали.
Отлились бы наши слезы горькие
На злодейны на ваши головы,
Вас бы жаром да охватило,
Вас огнем бы да попалило…

Плакала я и не знала, что скоро придется мне еще плакать. Долго меня несчастье не искало, знало, где я есть. Дорога широкая у горя была ко мне проложена и тропа торная протоптана.

В том же месяце у меня умер муж.

Принесли мужа в горницу. Не верю я, что он помер. Жду, что вот-вот пролежится, встанет и заговорит. Не хотелось верить, что осталась я одна с детьми: пять сыновей, одна дочь, и самому старшему — пятнадцать годов. Все мал мала меньше, как морошка неузрелая.

Оставил мне муж после себя сорок рублей денег. Я их на похороны все издержала, а что вперед будет, и не думала. Павлику в Нарьян-Мар телеграмму подали и лошадь за ним послали. А все же за сорок верст он только к самой могиле поспел.

Расплакалась я на свежей могиле, как вода вешняя разлилась. Вся моя жизнь передо мной прошла. Мало было в ней радости, много горя. А теперь осталась одна-одинешенька.

Я осталась, горе-злосчастна,
Я со малыми да со детями,
Уж я не знаю, да как мне жить.
Я не ведаю, как мне быть…

Увезли меня домой. Завели меня под руки в избу. Ребята плачут в шесть голосов, а я седьмая.

Вот пришла я, горе-злосчастна,
Я к нетопленой, бедна, печке,
Ко потухлому, бедна, уголью,
Я ко малым да своим деточкам.
Собрала их да захватила
Во свое ли да гнездо вито,
Куковать стала, горевать:
— Как я буду да с вами жить?
Как я буду да горе мыкать?
Как я буду да всех вас растить?

После я не однажды думала: грудь бы мне разрезать, да сердце вынуть, да посмотреть — толсто ли там наросло. А тогда я еще не знала, что я проплакала свое последнее причитание.

Часть третья НОВОЙ ДОРОГОЙ

1

Снова время пошло-покатилось. Солнце подымается и закатывается, день приходит, мне заботу приносит. Вокруг стола надо шестеро детей посадить. По куску им дать, так шесть кусков наделить, да и свой рот не забыть. До полного возраста надо детей растить, поить да кормить, обувать да одевать своим трудом, своей силой. Тут уж не до горя, когда дела боле.

Смерть мужа оплакала и своей дорогой пошла. Да только дорога-то еще не сразу мне под ноги попала. Чего ждала да хотела, на что надеялась, то опять сорвалось. После похорон мужа почти полгода болезнь меня сушила. Долго я крепилась, а потом врач Батманова говорит мне: