Мать порядка. Как боролись против государства древние греки, первые христиане и средневековые мыслители

Если среди вас есть любители и знатоки Французской революции, то вам о чём-то скажут эти имена и названия: «Бешеные», Эбер, Шометт, Марат, Жак Ру и другие радикальные левые движения и вожди. Все они мыслили революцию через диктатуру государства, через государственный патернализм и измеряли степень революционности «тысячами голов» казнённых (как любил говорить Марат). Впрочем, все они справедливо поплатились жизнями за свою изуверскую кровожадность. Но все они, конечно, совершенно не анархисты. Да, надо вспомнить про социальную справедливость, но для этого, казалось им, надо перерезать миллионы людей, при этом нужно захватить власть, установить террор, насадить на смену христианству, новую тотальную религию. То есть это — совершенно не анархические идеи, хотя вроде бы «левые». (Хотя, признаюсь вам, я не люблю использовать слова «левые-правые»: они с самого начала больше запутывали, чем проясняли дело, сводя сложную социальную реальность к примитивной одномерной плоскости, а в наше время и вовсе утратили всякий смысл!) Но их самих очень быстро убивают. Например, помните, пресловутый Жан-Поль Марат? Он тоже считался таким крайним радикалом. Так вот он с самого начала говорит: «Я требую 10 000 голов, потом 1 000 000 голов, больше голов, голов, голов…». И, если уж выбирать, у меня куда больше симпатии вызывает отважная жирондистка Шарлотта Корде, которая его поразила кинжалом и пошла на эшафот за этот подвиг[9], чем сам Жан-Поль Марат, революционность которого в основном состояла в требовании «голов» и обвинении всех вокруг в предательстве революции.

То есть революционность в ходе Великой Французской Революции чаще всего, к несчастью, выступает в такой кровожадной централистской, государственнической форме. Наиболее ярко это воплощается в якобинской диктатуре, царстве террора[10]. А с другой стороны, поборники свободы, как жирондисты и федералисты, очень часто связаны с крупной буржуазией и с наглым и корыстным империализмом.

Со всем этом у анархизма очень мало общего. И для анархизма (и протоанархизма) в Великой Французской революции мало места остаётся. Мы ещё об этом поговорим. Как ни странно, хотя Французская революция — куда более эпохальное, масштабное, грандиозное событие, чем Английская, но поводов поговорить о каких-то анархистских течениях и идеях здесь намного меньше.

Поэтому я бы что сделал, учитывая специфику нашего курса? Во-первых, я бы сказал о стихийном народном анархизме, — о том, о чём говорил Кропоткин. Почти не было теоретиков анархизма или кого-то типа того же Уинстенли. Сторонники социальной справедливости и равенства во Французской Революции были при этом сторонниками террора, централизации, унификации, опеки, единомыслия, диктатуры и государственного абсолютизма. А сторонники каких-то свобод, прав человека и умеренного федерализма были при этом сторонниками социального неравенства, плутократии и империализма. Но на уровне народной самоорганизации анархический потенциал этой революции довольно велик. Это очень интересно, то, о чём Кропоткин написал свою знаменитую книгу. Были революционные клубы и секции в Париже. Были восстания в деревнях. Вот мой курс называется: «История анархических учений и движений». Анархистских учений во время Великой французской революции почти нет, оформленных движений, группировок, партий тоже почти нет. А вот с точки зрения народной самоорганизации много чего анархического есть. Но тут я вас отсылаю к Кропоткину. Опыт секций Парижа, опыт Парижской Коммуны — не той Коммуны, которая образуется в 1871 году, она у нас будет отдельной лекцией, а Парижской Коммуны времён Великой французской революции. Это именно опыт народной самоорганизации, опыт того, как люди совместно решали вопросы в деревне, в городе, как они организовывались — это всё очень интересно. Люди собирались по районам, создавали клубы, революционные батальоны, женские группы… Но я повторюсь, что это принципиальная рамка моего курса, как не социолога, не антрополога, не социального историка, а всё-таки просто историка и философа, я все эти аспекты максимально выношу за скобки.

Французская революция (сразу скажу, забегая вперёд, мы ещё об этом поговорим) имела парадоксальные последствия. С одной стороны — порыв к свободе, равенству, братству. С другой стороны — разочарование. И вот анархизм родится не из самой Революции, а из реакции на неё. С одной стороны — колоссальные обещания и упования, с другой — разбитое корыто. То есть вместо свободы, равенства и братства — террор, гильотина, империя, а потом: парламент с его партийными интригами и манипуляцией, буржуазное общество, частная собственность… Ни свободы, ни равенства, ни братства! То есть разочарование в итогах революции, реакция на её опыт. Она во многом породит анархизм. Но не только анархизм. Она даст толчок и авторитарному социализму — я вам уже упоминал про Гракха Бабёфа, с его «Заговором во имя равенства».