Мать велела герань не поливать

По ночам снился абрикосовый сад, ее Михель и бабушкины руки, белые от муки. Как случилось так, что она забыла его? Повзрослела или очерствела? Кто этот мужчина в ее доме? Хотя какой же это ее дом? Где он остался, тот настоящий дом, затерявшийся среди зеленых холмов и цветущих садов, с белыми занавесками на двойных окнах, с теплым молоком и горячим хлебом, пахнущим счастьем?.. Где тот, кого она, казалось, любила всегда?

– Элен, мы сегодня ужинать будем или ты опять не со мной? – спросил мужчина, с которым она живет.

– Ты вернулся? – удивленно спросила Лена.

– Ты словно и не ждала, – утвердительно сказал он и вышел из кухни. – Позовешь, когда будет готово. Кстати, тут тебе телеграмма.

* * *

Проводив людей, Лена медленно собирала с поминального стола посуду. Из всей семьи приехала только она. Ни мать, ни отец не смогли, братья тоже сказались занятыми, сестры разъехались по другим странам и просто не успели бы на похороны. А она? Она не могла не приехать. Бабушка любила ее сильнее всех. Наверное, Лену больше никто не будет так любить – просто за то, что она Лена и она есть.

В этом доме не хотелось быть Элен. Бабушка всегда звала ее Леночкой. Тихо так звала, словно шепотом, однако Лена всегда слышала и прибегала.

– А что же ты Михеля не взяла с собой? Садись, внучка, будем чай пить. Смотрю, как ты устала, отдохни, деточка.

Лена вытирала белоснежные тарелки накрахмаленными полотенчиками с вышивкой и вспоминала, как провожала бабушку сегодня и гладила ее маленькие, сухие, морщинистые руки, сложенные домиком на груди. Платочек на голове чуть сбился в сторону. Лена поправила седые волосы, вернула платочек на место и прижалась сухими губами к бабушкиному виску.

– Прости меня, моя любимая! Прости! – Она не сдерживала слез. Ей было легко и спокойно оттого, что бабушка вернется к своим, и бесконечно стыдно при мысли, как она тут справлялась одна, без них всех.

* * *

Господи, сколько вещей! Что теперь с этим делать? Лена второй день прибиралась в доме: мыла, стирала, протирала пыль, крахмалила шторы и скатерти, набрала в саду цветов и наполнила ими все вазы в доме, сдернула черную ткань с зеркал. Ей хотелось жизни. Она чувствовала, как бабушка одобрительно смотрит на нее с небес, от этого сердце Лены наполнялось светлой печалью.

Дом был большой. Его пустота пугала и отталкивала. Она разбиралась в нем постепенно, каждый день – новая комната, оставляя напоследок детскую спальню. Ее словно что-то останавливало и отвлекало каждый раз, когда она собиралась туда зайти.

– Ну, вот мы и встретились. – Лена стояла перед своим Михелем и не узнавала его. Он был совсем другим. Жалким, потрепанным, с израненной душой. Ее удивило, какой он маленький, совсем небольшого размера. Куда девалась былая стать?

Тонкая грань между «соскучиться» и «отвыкнуть».

Лена больше не любила его. Ей было тепло от воспоминаний, но не более. Она словно очнулась от сна, в котором пребывала много лет, живя в чужом городе с чужими людьми, помогая всю жизнь матери с отцом и обслуживая братьев и сестер.

Здесь же было все свое, тут она словно нашла ту самую маленькую Лену, которая еще не Элен.

Лена достала из чулана керамический бочонок с мукой, сняла треснувшую крышку. На большой деревянный кухонный стол насыпала горку муки, сделала в середине углубление, разбила яйцо – желтое, словно солнце над белоснежными вершинами гор, налила чуть теплой воды, побежавшей, как ручейки по весеннему склону, – так делала бабушка. Замесила тесто. Печь уже топилась. Тепло начало разливаться по отсыревшему дому. На стуле возле окна сидел ее Михель – старый плюшевый медведь с надорванным ухом и распоротым швом на боку, через который виднелись опилки.

Лена, взяла на руки израненную детскую любовь, обняла его руками, изо всех сил прижав к животу, ощутив тепло от плюша.

– Будем чай пить, садись, Мишенька.

Порыв весеннего ветра распахнул окно, щедро насыпав в комнату облако абрикосовых лепестков.

04.04.2024

Больше чем кража на даче