Мать велела герань не поливать

Она навсегда запомнила, как прощалась с ним в доме бабушки. Где-то далеко грохотали небо и земля, рушились чьи-то судьбы, исчезали села и деревни, плакала земля. Она быстро поцеловала его и вышла, оглянувшись напоследок, стараясь запомнить взгляд и тепло, оставить в памяти аромат абрикосового сада, который проникал в дом сквозь распахнутые, несмотря ни на что, окна, и солнечные лучи, что струились сквозь комнату, играя пылинками над дощатым коричневым полом…

На огромном столе, за которым они часто собирались всей семьей, стояла миска, накрытая салфеткой. Хлеба в ней не было, да и, наверное, уже никогда не будет. Именно таким она запомнила тот дом навсегда. Они сбегали. Никто не знал, что их ждет. Ей было больно оставлять дом детства, прощаться с ним и с бабушкой, которая не согласилась уезжать.

– Куда же я без них? – Бабушка показала рукой в сторону кладбища, где были похоронены все ее родные, прижала к себе Лену, поцеловала сухими губами в висок, поправила ей волосы. – езжай, деточка, маме твоя помощь нужна, а мы уж тут справимся, да, Михель?

* * *

Они долго переезжали с места на место. Нигде не могли найти пристанища и стать своими. Лене некогда было дышать. Она помогала родителям, заботилась о младших, они обустраивали быт. В редкие минуты наедине с собой скучала по нему. Ей было тоскливо и одиноко, не к кому прижаться, рассказать свои девичьи боли, обсудить какие-то курьезные случаи, посмеяться или просто поплакать, обняв своего огромного мягкого Михеля. Ей казалось, это навсегда, ведь она так сильно скучает.

Прошло время. Они, конечно, обустроились. Мама по-прежнему сидела дома. Готовила на всех, убирала, стирала, ждала их с работы. Отец устроился по специальности, дети ходили кто в школу, кто в колледж.

Лена, как только смогла, переехала в другой город. Ей казалось, так, вдали от всех, будет лучше. Думала, что сможет стать сама собой, ну, если не стать, хотя бы узнать, кто же она. На новом месте всем представлялась Элен. Никто не спрашивал, почему ее так зовут. Тут это никого не удивляло. В новой жизни вообще мало кто интересовался другими людьми. Все жили словно в параллельных мирах. Каждый сам по себе.