Мать всех грехов

Виктор не сразу решил, чем хочет заниматься больше, выбирая между музыкой и математикой, поскольку мир цифр и сложных алгебраических уравнений завораживал его ничуть не меньше, чем мир нот и звуков. К своим тринадцати годам он окончательно понял, что музыка его интересует куда больше, что несказанно обрадовало его мать, которая всеми силами подталкивала сына именно к такому решению. Вскоре победы на математических олимпиадах сменились победами на музыкальных конкурсах, однако не все и не всегда шло так гладко, как бы ему хотелось. Виктор до сих пор помнил то досадное третье место, которое он занял в девятом классе, помнил, как пришел домой, не чуя под собой ног от стыда и отчаяния; то, что для многих других было бы весьма радостным событием, для него означало горькое поражение. В тот день он понял, что расслабился, беспричинно уверовал в свою непобедимость, что и привело его к столь плачевному для него результату. Именно тогда он твердо решил для себя, что больше никогда не повторит такой непростительной ошибки, сосредоточится на тренировках и увеличить их количество в разы, будет оттачивать свое мастерство, пока не достигнет нужного результата, потому что по-другому он уже просто не мог, потому что только это, как ему казалось, и есть истинное счастье. После того злополучного дня уже никто не смел оспаривать его первенство, победы снова шли одна за другой, а за ними следовали восторженные комментарии о молодом таланте, который вскоре покорит публику не только в Москве и России, но и в других городах по всему миру. Его стали приглашать известные пианисты из Франции и Германии, в своем юном возрасте он побывал в Париже, Токио, Берлине, Брюсселе и Лондоне, ему посчастливилось выступать в таких залах, о которых его сверстники могли только мечтать, вся эта буря событий подхватила его и понесла за собой, не давая перевести дух, наполняя его жизнь яркими красками и эмоциями, беспощадно поглощая все свободное время. С тех пор Виктор уже не принадлежал себе, он принадлежал своему, как ему казалось, предназначению. И вот сегодня он понял, что ему все удалось, все получилось, победа снова была так близка и ощутима, от этого состояния нельзя было устать, к нему нельзя было привыкнуть, он был полностью доволен собой, его вечный соперник, Борис Громов, остался с носом, на конкурс в Милан поедет он, Виктор, и уже ничто не сможет этому помешать, просто потому, что он лучший, потому что ему нет равных, и через два месяца он это докажет, как и доказывал раньше. Это радостное событие придавало ему сил и было как нельзя кстати, поскольку в последнее время он чувствовал некую опустошенность и невероятный упадок сил, однако упрямство в достижении цели непрестанно гнало его вперед, лишь усугубляя приступы безграничной депрессии, которые все чаще стали посещать его. Он гнал от себя это странное, омерзительное, гнетущее ощущение душевной слабости, объясняя все происходящее с ним обычным переутомлением.

Виктор уже давно мечтал уехать и хоть на время покинуть родительский дом. В последнее время ему казалось, что атмосфера в доме стала невероятно тягостной и напряженной, а мать и отец были какими-то непривычно рассеянными, хотя и старались делать вид, что все в порядке. К тому же, его весьма озадачил тот странный случай, который произошел несколько дней тому назад. В тот день он как обычно поздно вернулся из училища и как раз снимал одежду в прихожей, когда в дом неожиданно влетел его отец. На нем буквально не было лица, словно его что-то очень сильно напугало, ничего и никого не замечая, он быстро прошел наверх. Неожиданно Виктор заметил скомканный листок бумаги, который отец, вероятно, выронил из кармана. Любопытство взяло верх, Виктор поднял и развернул его, но к своему удивлению не увидел ничего особенного. Это был карандашный рисунок комнаты: с потолка свисала вычурная хрустальная люстра, неподалеку от окна стоял небольшой столик с какой-то странной круглой вазой, а на подоконнике можно было заметить слегка выглядывающий из-за занавески горшочек с цветком. Все произошедшее крайне смутило Виктора, он подумал, что отец может обнаружить пропажу и вернуться, поэтому снова скомкал рисунок и положил его примерно туда же, где взял, после чего быстро поднялся к себе в комнату. На следующий день отец выглядел так, будто ничего особенного не случилось, однако его страх, едва различимый, загнанный глубоко внутрь, все-таки изредка мелькал у него глазах. И не только у него. Виктор заметил, что и у матери он тоже был, пусть столь же незаметный, но был.