Мать всех грехов

Иногда детям Розенбергов казалось, что главой семейства по сути является их мать, Агата. Отец, широкоплечий блондин с правильными тевтонскими чертами лица, придающими его образу еще большую суровость, был человеком строгим, вечно погруженным в себя, немногословным и скупым на эмоции, словно гранитный памятник самому себе, неизвестно по какой причине сошедший с постамента, и тем не менее волевые качества его жены были куда сильнее. Безусловно, она искренне гордилась своим Эдгаром и его благородным происхождением, не упуская возможности подчеркнуть это при первом же удобном случае, и перед всеми вела себя так, будто именно он является столпом и основой их дома, а она лишь беспрекословно подчиняется его воле. Однако на самом деле все обстояло несколько иначе. Агата была тенью мужа, его серым кардиналом, верным спутником и советчиком. На первый взгляд в отношениях супругов Розенбергов царило относительное равноправие, но первенствовала все же именно Агата, а не Эдгар. И вдруг, ни с того ни с сего, эта несгибаемая железная дама, поддалась какому-то неизвестному страху, столь сильному, что была не в силах его скрывать.

Все эти мысли о странном поведении родителей не давали Виктору покоя, однако подготовка к предстоящей поездке и напряженная учеба не давали ему возможности как следует поразмыслить над всем происходящим, слишком многое нужно было сделать, и времени на что-то другое просто не оставалось. И тем не менее, мысль о том странном рисунке постоянно преследовала его: что за комната была на нем изображена, как он оказался у отца и почему так сильно испугал его?

ГЛАВА 10

Едва переступив порог офиса, Вадим тут же натолкнулся на расхаживающего взад-вперед шефа, который сосредоточенно о чем-то размышлял и, как показалось Максиму, в первые секунды даже не заметил, что кто-то вошел.

– Ты только посмотри, что мне прислал Чубакка! – Чернов произнес это так, будто только что получил долгожданный новогодний подарок, после чего быстро подошел к компьютеру и открыл последнее присланное сообщение. Текст сообщения был следующим: «Николай Павлович, я проверил всю недавнюю переписку Алексея Самойлова, ничего особо подозрительного лично я не нашел, однако на всякий случай высылаю вам ее на почту для повторной проверки. Сайты и страницы в социальных сетях, которые он посещал, так же не содержат почти ничего интересного. Я сказал почти, потому что есть кое-что, что лично мне показалось странным. Незадолго до убийства, Алексей зачем-то активно интересовался одной психиатрической лечебницей, расположенной в Нижнем Новгороде. Точнее, никакой лечебницы там уже давно нет, она полностью сгорела много лет назад, но это не суть. Весь полученный мною материал я также высылаю вам. Думаю, что он будет вам интересен.»

– Ну, и как тебе это нравится? – спросил Чернов. – Зачем, по-твоему, молодому парню интересоваться какой-то там клиникой, да еще и столь специфической направленности?

– Да, действительно странно. Понятия не имею.

– Вот и я тоже. А я должен знать, причем как можно скорее.

– Думаете нам это поможет?

– Я думаю, что мне нужно ехать в Нижний и узнать об этой лечебнице побольше.

– Вы это серьезно? Может все-таки отработать версию с Мезенцевым до конца?

– Ах да, я тебе не сказал. Я получил вчера весточку от Приста. Как он и говорил, в день убийства Мезенцев был совсем в другом месте.

– Это точно?

– Точнее некуда. Прист либо выполняет поручение до конца, либо не выполняет его вовсе. Так что обвинить Родиона можно лишь в идиотских играх, которые будут, видимо, стоить ему членства в столь обожаемом им ранее, а теперь столь же ненавистном ему клубе. Думаю, его это не особо расстроит. Кстати, остальные члены клуба, вероятно, окончательно решили для себя, что это он убил Алексея. Хотя в данном случае меня это уже не интересует, и у меня нет особого желания тратить свое время на то, чтобы разубедить их в этом. Я получил подтверждение его непричастности, и теперь могу сосредоточиться на более важных вещах. Единственное, что нужно сделать, это немедленно оповестить Рокотова о результатах расследования. Хотя… – Чернов вдруг резко остановился на полуслове, было видно, что он чем-то очень обеспокоен. – Я не уверен, что мои соображения убедят нашего клиента окончательно.

– В смысле?