Мат

Пустая дорога весело летела навстречу. Алану приходилось заставлять себя притормаживать – повороты здесь были нешуточные. Но убирать ногу с педали газа каждый раз не хотелось. Напротив – так и тянуло вдавить ее до упора. Он ее и вдавливал при каждой возможности, и какой-то черный автомобиль, вначале мелькавший где-то позади, через какое-то время окончательно растаял в изгибах дороги. Еще хотелось петь, и он постоянно мурлыкал себе под нос невесть откуда возникшую бодрую мелодию. Мелодия была из тех, которые зовут на край света, на подвиги, приключения и прочие яркие безумства. И хотя он не помнил, где ее услышал, он точно знал, когда она пришла на ум: сразу после того, как вместо ненавистного имени он написал: «Майкл». Именно тогда она осторожными шажками забралась в голову и с тех пор веселилась там. Но он не возражал. Даже слова какие-то все время на нее ложились. «Вот так тебе, вот так тебе, вот так тебе, безмозглому… Теперь уж ты попрыгаешь, вот так тебе, вот так…»

Майкл так и сказал: «Ничего, за все заплатит». Он все понял и с ходу взял верный тон – ни грамма жалости. Сочувствие, понимание – но не жалость. И холодная непреклонность: «Здесь уже не о должности речь. За такие вещи сажают, и сажают надолго». Обещал полную поддержку. И сказал: «Но ты из-за этого не задерживайся. Кто знает, сколько времени они будут раскручиваться. Нам официально до сих пор ничего не сказали. Так что не жди, иди в полицию. Одно дело на следующий день, другое – через два месяца. Только ничего не скрывай. Расскажи им все, что мне рассказал». И снова был этот удивительный взгляд. Такой, что было ясно – он не оставит, он поможет.

Не стоило, пожалуй, после этого так разговаривать с Алексом. Но что поделать, если наткнулся на него сразу после разговора с Майклом. Если бы этот гад не улыбнулся своей змеиной улыбкой и не сказал: «Приятно было работать вместе», может быть, все окончилось бы короткими прощальными кивками. Но после этих полных скрытого яда слов промолчать не вышло. И он сказал. Все сказал. Почти все. Про Майкла и полицию хватило ума промолчать. Но про то что за все придется заплатить – сказал. И про то, что он сожалеет, о том, что при таком количестве голосов Алекс так и не смог победить. И про то, что иногда даже самые хорошие планы не срабатывают. И про ненадежные лодки. (Здесь Алекс даже в лице изменился.) И даже про цивилизованную страну с хорошим судопроизводством. Много чего сказал. Пожалуй, слишком много. Но все равно сомнительно, чтобы он побежал жаловаться первым. Ему-то жаловаться не на что. Его еще позовут. Вот так тебе, вот так тебе, за все сполна заплатишь ты…

В зеркале мелькнула черная точка. О, не совсем, значит, отстал. Упорный. А мы еще нажмем… Справа в покоящейся далеко внизу массе воды блеснуло солнце. Теперь оно было совсем не таким, как в тот день. Не злобно выжигающее глаза мириадами осколков, а безмятежно протянувшееся через воду длинной, мягко светящейся полосой. Никогда не видел еще таких обрывов над озерами. Над морем – да, но не над озером. Красиво… Теперь, конечно, все красиво. После неверия, после слабости, после моментов тщедушия. Курс и в самом деле оказался полезным. Хотя совсем не в том, в чем должен был стать полезным по мысли его создателей.

На этом курсе закончилось щенячье детство. Здесь впервые за двадцать семь лет довелось столкнуться с реальной жизнью – грубой, жестокой и равнодушной. Сначала эта реальная жизнь своими железными кулаками сбила с ног, швырнула на землю, в вонь, в грязь – туда, где только слабость и позор, перемешанные с малодушием. Но прошло два дня, и, несмотря на страх, он смог подняться оттуда – из этой липкой холодной грязи. Он до последней минуты не знал, сможет ли пойти на это, но когда пришло время выбирать, время действовать, он не струсил. И теперь знает, на что способен. Спасибо, конечно, Майклу. Без него, скорее всего, подняться бы не удалось. Без его слов, без его твердого спокойствия, без «Привыкнешь выживать…».

А все правила теперь можно было заменить одним. Три слова без названия: будь верен себе. Вот и вся премудрость. Внутри тебя есть нечто, постоянно измеряющее твои поступки по неизвестной, неуловимой шкале. И ты всегда знаешь, сможешь ли ты спать спокойно после поступка. Надо жить так, чтобы не было стыдно, так, чтобы можно было всегда открыто взглянуть своему отражению в глаза. Иначе – вообще незачем жить. И все, совершенно все, любая ситуация, любая проблема укладывается в эти три слова. Как уложилось короткое решающее мгновение там в конференц-зале…

В зеркале возник выныривающий из-за поворота черный автомобиль. Возник – и оказался неожиданно близко. Догнал, – с удивлением подумал Алан. – И когда он успел? Настырный. Теперь будем в паре ехать – сплошные повороты сейчас. И обрыв сбоку. Однако автомобиль оказался наивным. Он резко прибавил ходу и вдруг мгновенно надвинулся. Дурак, что ли? – подумал Алан. – Куда ты так резво? Не видишь, какая дорога? Ладно, хочешь в мой бампер смотреть – на здоровье.