Matador

Это тоже была ее идея. Однажды она просто сказала Рафи, что устала сидеть на одном месте и хочет пройтись, чтобы размять ноги. Рафи услышал, что она действительно встала и медленно пошла куда-то. Несколько секунд он сидел в растерянности, не зная, что делать. Просить ее вернуться? Этого ему не позволяла гордость. Но идти за ней? По незнакомой дороге? Да и по дороге ли вообще? Об этом страшно было даже подумать. До сих пор он ходил только по одному маршруту, который знал и помнил до мельчайших деталей… Столько-то шагов туда, столько-то сюда. И то иногда ухитрялся растянуться на ровном месте. А тут полная неизвестность… Но шаги Марии постепенно удалялись, и Рафи, решив будь что будет, вскочил и пошел за ней. И сумел догнать ее, споткнувшись всего пару раз, и пошел рядом, постукивая палочкой.

Так они и гуляли. Мария выбирала дорогу поровнее и шла чуть впереди, предупреждая юношу о поворотах и препятствиях. А он шел на звук ее шагов и голоса, пока еще неуверенно и медленно, но все же шел. Иногда она брала его под руку. Но это было не желание помочь. Она держала его под руку так, как держит девушка молодого человека, а не как поводырь слепца, И Рафи было приятно это прикосновение, лишенное всякой заботы и сострадания.

Часто девушка просила его показать свое искусство тореро. И повторялось то, что было тогда на берегу. Рафи брал в руки ее платок и шаг за шагом разыгрывал небольшой фрагмент боя. Чаще всего, фаену. И всякий раз, когда он наносил завершающий удар воображаемому быку, девушка восторженно кричала: «Оле!» — и хлопала в ладоши, словно и впрямь видела перед собой быка со шпагой, ушедшей в загривок по самую рукоять.

Как-то после очередной «корриды», когда слегка раскрасневшийся Рафи сел рядом, переводя дух, она спросила:

— А кто тебя всему этому научил?

— Что-то запомнил, когда увидел первый бой быков. Что-то додумал сам… Но главному научил меня Мигель.

— Кто?

— Мигель, бывший матадор, который как-то забрел в наш город. Разве я тебе не рассказывал о нем?

— Нет.

И Рафи рассказал ей о Мигеле. О том, как они встретились тем далеким летним днем на поляне в оливковой роще. О том, как бывший матадор показывал ему правильные движения и заставлял работать до седьмого пота, пока они не начинали получаться у Рафи безукоризненно. О том, как Мигель говорил про настоящий, подлинный бой быков. Бой, который является не средством заработать славу или деньги, а Путем, началом начал, высшим смыслом всей жизни.

— И где же теперь этот Мигель? — спросила Мария, когда Рафи закончил свой рассказ.

— Ушел. Он пробыл здесь совсем недолго. Несколько дней. А потом ушел. Куда? Не знаю. Он и сам не знал.

— А почему ты не пошел с ним?

— Я хотел. Очень хотел. Долго просил его, чтобы он взял меня с собой. Но он не согласился.

— Почему?

— Я долго думал об этом… Понимаешь, тогда я не знал разницы между игрой в корриду и настоящей страстью. А когда понял, было уже поздно.

— Ты жалеешь? — тихо спросила Мария.

— Да.

— Ты хотел бы снова встретиться с ним?

— Да. Хотя даже не знаю, зачем.. Тогда я хотел стать его учеником. А что сейчас? Не знаю… Но мне кажется, что эта встреча могла бы что-то изменить. В моей жизни, во мне самом… Но что толку об этом говорить? Я даже не представляю, где он может быть сейчас. Да и вспомнит ли он того мальчишку с рубашкой в руках, делающего веронику? Знаешь, какими были его первые слова? Он сказал: «Попробуй поставить ногу чуть дальше. Всего на полступни. И посмотри, что из этого получится»… И вот, что получилось, — горько закончил Рафи.

— Если бы он видел тебя тогда, на площади, он бы тобой гордился, — тихо сказала Мария. — Но еще больше он гордился бы тобой, если бы увидел, как ты делал пасе несколько минут назад.

— Ты думаешь?

— Я уверена. Мой отец знает толк в бое. И он не раз говорил, что главное для матадора не умение двигаться красиво, и даже не храбрость, хотя храбрости должно быть очень много… Главное — способность встать после того, как в тебя вошел рог, и закончить бой. Он говорит, что тот, в ком есть эта решимость, и есть настоящий матадор. Даже если он не убил ни одного быка.

— Твой отец тореро? Был им? — спросил Рафи.

— Покажи мне еще раз свою веронику, — вместо ответа сказала девушка.

Рафи, не говоря ни слова, взял платок, встал, выпрямился, сдвинув ноги, опустил платок вниз и медленно размеренно провел им по воздуху, следуя головой за движением руки. Когда он немного наклонялся, ведя мулетой быка, он был похож на молодое дерево, сгибающееся под напором ветра Потом повернулся, чуть выставил вперед ногу, сделал второй взмах, такой же тягучий и плавный, затем шагнул вперед, чтобы воображаемый бык отступил немного, и сделал третий взмах — такой же безукоризненный и ритмичный. Потом собрал платок, прижал его к правому боку и сделал полуверонику, уворачиваясь от рогов. Каждое его движение было безупречным и долгим, невыносимо долгим, если представить, что под мулетой проходит настоящий бык.

— Вот, — сказал он, снова садясь рядом с девушкой. — Почему ты не хлопаешь?