Матани

С нарастанием этого шума понемногу убавлялась моя смелость, особенно когда я наткнулся на куски тросов и несколько ржавых покореженных вагончика, явно сорвавшихся когда-то с канатной дороги. По пути я сделал пару остановок, чтобы отдышаться и посмотреть, не садится ли солнце. Фотоаппарат оттягивал шею, и я перевесил его на плечо. Вниз смотреть я побаивался. Наконец я добрался до основания дробильного цеха и пролез под металлической ограждающей сеткой.

Гул стоял невообразимый, казалось, он идет отовсюду, отзываясь вибрацией в животе. Надо мной была железобетонная площадка, подпираемая снизу большими сваями, а вертикальная лестница, сваренная из металлических прутьев, вела наверх. Прямо над головой была двусторонняя канатная дорога с вагонетками, оказавшимися вблизи довольно большими. Подвешенные на коромыслах к металлическим тросам, они проплывали над площадкой и, видимо, заезжали в цех, где руду дробили.

Я поглядел по сторонам и стал подниматься по лестнице, медленно переставляя руки и ноги. Почти преодолев подъем, я посмотрел вниз, в сторону ущелья, и все остатки моей решительности окончательно исчезли. Вцепившись в перила, я зажмурил глаза, не в силах заставить себя ни подняться, ни спуститься. К мощному рокоту дробилки прибавился еще какой-то звук сверху. Я поднял голову – солнечный свет отразился в очках Артура, который, свесившись с площадки, протягивал руку и что-то кричал. Я преодолел оставшиеся ступеньки, ухватился за его руку, поднялся на площадку и осмотрелся.

Грохот машин и запах сырости шел слева, из квадратного черного проема в стене здания, откуда выезжали, подвешенные к тросу, пустые вагончики. До них было рукой подать, их металлические покатые бока хорошо освещались заходящим солнцем позади нас. Вагонетки были высотой где-то мне по грудь и мерно раскачивались на небольшом расстоянии от бетонной поверхности площадки. Метрах в пяти подальше другие, груженые доверху землей, шли в противоположном направлении, внутрь здания.

Артур прокричал:

– Зачем по лестнице? Нормальная же дорога есть сверху!

Я посмотрел на него, вместо привычного улыбчиво-мечтательного выражения в лице его проглядывалась необычная решимость. Он повернул голову и посмотрел в сторону гор, куда почти село солнце. Очки его снова сверкнули. Я открыл рот, чтобы что-то сказать, но он взял меня за шею и пригнулся ко мне.

– Ты молодец, это будет суперкадр! – крикнул он мне прямо в ухо. – Но я не позволю тебе, я сам! Пора! Спускайся вниз по нормальной дороге к пожарной станции, жди меня там!

Он снял с моего плеча аппарат и закинул себе на шею, потом ухватился за бортик проезжающей вагонетки и одним движением запрыгнул туда. Я ошалело глядел, как вагонетка, раскачиваясь, удалялась, и вскоре покинула площадку, зависнув над пропастью за ней. Не осознавая, что делаю, я попробовал залезть в ближайшую, но ничего не получилось из-за сильного раскачивания. Тогда я подождал следующую, зашел сзади и ухватился за коромысло, которым вагонетка цеплялась за трос. Отчаянным движением я подтянулся и перевалился внутрь, расцарапав руку. Сердце колотилось в висках, дыхание сбилось. Я лежал на сыроватом грязном дне, боясь пошевелиться, уставившись на блестящие металлические тросы на фоне розово-красного неба.

Наконец я отдышался и осмелел настолько, что попробовал встать на корточки и выглянуть наружу. Подсветив напоследок силуэты горных хребтов, солнце окончательно село. От ощущения нереальной высоты у меня закружилась голова. Вдобавок вагонетка качнулась от моего движения, и я в ужасе упал на дно, зажмурив глаза. Спустя какое-то время я сделал еще несколько попыток, выверяя движения, чтобы сохранить равновесие. Наконец мне удалось занять устойчивую позицию. Инстинктивно я понял, что лучше смотреть вдаль, а не вниз, тогда голова не кружилась. Шум дробильного цеха уже остался позади, было тихо, слышался только скользящий шелест по тросу над головой. Яркие краски на небе постепенно блекли, стало ощутимо прохладнее. Передо мной на переднем плане проплывали вагончики, а за ними открывался захватывающий дух вид на город, зажатый с двух сторон склонам гор. Ближе к горизонту горы расступались, мельчали и переходили в равнину, сливающуюся с потемневшим небом.