Матери

Через сотню метров он выбежал на широкую грунтовую дорогу. Справа валялась дохлая собака с недавно вспоротым брюхом. Несколько крыс, наполовину зарывшись в ее чрево, пожирали все, что могли ухватить зубами.

Рядом с трупом собаки стоял на коленях, спиной к нему, светловолосый мальчуган, совсем голый, и с запинками читал наизусть таблицу умножения.

Томми понимал, что бессилен что-либо сделать для него. Мальчика уже не спасти. Слишком поздно.

Потому, услышав нараставший гул автомобильного двигателя, он тоже бросил его.

Томми побежал дальше наугад, заткнув уши руками, но зажмуриться он не смел, поскольку хотел отыскать единственно возможный спасительный выход.

Вскоре этот выход обрел форму кровли плывшего в желтом океане дома, который он узнал.

То был дом Уилкинсов. Дом Тессы.

У Томми словно выросли крылья – и после изматывающего бега он наконец перепрыгнул через кромку поля и упал на колени в мягкую как шелк траву.

Дождь прекратился. Шума машины за спиной уже не было слышно. В наступившем кратковременном затишье можно было уловить только дыхание природы.

Из трубы шел дым. Тесса сидела у окна своей комнаты в красивом желтом платье. Томми, совершенно растерявшись, помахал ей рукой, но она его не заметила, потому что смотрела в сторону вымощенной желтым кирпичом дороги, на другого гостя, который пожаловал к ней, – Томми даже издали отчетливо видел его хитрый взгляд, устремленный на нее, и зубы, готовые разорвать ее на куски.

Чуя опасность, Томми крикнул Тессе, чтобы она спряталась, и распрямился во весь рост, пытаясь преградить путь чужаку, прежде чем тот успел бы до нее добраться.

Но чья-то сильная рука вцепилась ему в плечо и грубо повалила на спину. Его отец, посвистывая, стал стягивать с себя ремень, в то время как из открытого окна комнаты Тессы рвались ее отчаянные крики, а в переменчивом летнем небе кружило воронье в ожидании, когда настанет его черед присоединиться к пиршеству.

На западе солнце уже клонилось к закату, будто стыдливо прячась и не желая освещать это печальное зрелище.

Грэм

Трехэтажный дом, стены которого были выкрашены в сочный зеленый цвет, находился в самой середине небольшой улочки, всецело оправдывая представления Грэма о Бруклине.

Сидя у окна в располагавшейся напротив чайной, Грэм допил остывший кофе. Скоро он пойдет и позвонит в дверь этого дома.

Еще никогда он не волновался так, как сейчас. То, что должно было случиться через несколько минут, невозможно разыграть ни на театральной сцене, ни перед кинокамерами: ему казалось, что такое может произойти только в уютной домашней обстановке за высокими закрытыми окнами.

Он нашел их адрес в Интернете, следуя указаниям, которые мать оставила для него в тетрадке со стихотворениями его отца. Сначала он думал им позвонить, но потом решил прийти без всяких предупреждений.

Некоторые вещи можно сказать друг другу только в лицо.

Эмбер с Гленном, конечно, предлагали его проводить, но он предпочел пойти один, поскольку в глубине души не знал, как дед с бабкой встретят его на пороге собственного дома.

Тем более что они даже не догадывались о его существовании. Нежданное появление внука могло только разбередить их старые раны.

Ты так на него похож.

Рядом рассмеялась какая-то женщина – Грэм вздрогнул. Потом резко встал, расплатился по счету и вышел из чайной.

Вдалеке грянул духовой оркестр. Грэм перешел улицу и по каменным ступеням поднялся к двери дома. Легкий ветерок доносил до него запах жасмина.

После некоторого колебания он нажал кнопку звонка.

Ему почти сразу открыла дама лет шестидесяти с ясным взглядом, длинными седыми волосами, собранными в конский хвост, в просторной футболке и джинсах.

– Да? Чем могу помочь? – осведомилась она сиплым, как у курильщицы, голосом.

– Вы Альма Каннингхем?

– Точно. Мы знакомы?

– Меня зовут Грэм. Все это может показаться вам нелепым, но вы были знакомы с моей матерью лет двадцать назад, когда жили в Ноксвилле. С Нормой Хьюитт. Впрочем, тогда ее звали Норма Джеймсон.

– Норма? – на мгновение задумавшись, повторила дама. – Да, действительно, я…

Альма, вздрогнув, заглянула ему в глаза. И он почувствовал, как ее охватило волнение и в ее душе что-то надломилось.

Она поняла, кто стоит перед ней. Грэм не смог произнести ни слова. Потрясенная, Альма припала спиной к двери и позвала мужа – тот подошел почти сразу.

Грэм взял себя в руки, снова представился и добавил, что, как ему кажется, они приходятся ему дедушкой и бабушкой. Однако, когда он заметил в глазах Митчелла недоумение и даже досаду, ему вдруг захотелось сбежать.

Но Альма, стоявшая ближе к Грэму, схватила его за руку и крепко сжала, как будто почувствовав, что должна его удержать.

Тогда Митчелл, взяв Грэма за плечо, пригласил его в дом. Грэм направился следом за ним, вдыхая долетавший из кухни запах печеных яблок, а Альма тем временем закрыла за ними дверь. Они втроем проследовали в гостиную в конце коридора – просторную, уютно обставленную комнату, похожую на библиотеку и одновременно картинную галерею со стеклянной стеной, выходившей в залитый солнцем сад.