Материалы к альтернативной биографии

   - Конечно. Он таков и есть. Ваш любимый поэт на волосок не дотягивал до клиники, а может быть,.... но... Знаете, откуда пошла шутка "лорд - это не титул, а диагноз"? ... За последние пять лет в британских спиритических центрах скопилось невероятное количество жалоб мужей на безумие жён - жалоб справедливых. Большинство их поступило от аристократов. Когда же был созван специальный комитет и проведено общее расследование этого бедствия, выяснилось, что безумных мужчин в Англии чуть ли не вдвое больше, чем женщин. Я говорю о безумии в медицинском, а не поэтическом смысле, друг мой. Почему на это никто даже не обращал внимания? Дело в том, что у мужчин и женщин разные механизмы выживания в обществе. Путь мужчины - конфронтация; ему в принципе не свойственно считаться с правилами, он, напротив, всегда стремится изменить мир по своему усмотрению; мужчина только сам определяет, кто он - это его священное право, признаваемое и чтимое человечеством в целом. Путь женщины - адаптация, приспособление к порядку, принятие его и своей роли в нём, определённой извне, например, некой традицией. Медора к этому неспособна; она полностью дезориентирована... Родись она в другой категории, она бы объявила всему свету: "Я вот так тебя вижу, вот так называю себя, и тебе придётся с этим смириться"... То, что в женщине называется сумасшествием, в мужчине - просто чудачество, эксцентричность, оригинальность.

   - Или талант, - убито закончил я.

   - Да. Фантазия мужчины и для мужчины - не ложь. Мы привыкли к тому, что наши воображение и воля опережают опыт. Мы не живём за счёт авторитетов - мы от них чахнем.

   - Вам не кажется, что это очень несправедливо? Женщины тоже могут стремиться к творчеству и вольной жизни, как леди Ада или Альбин. Почему они оказываются отверженными!?

   - Это общее правило. Борец против мира - всегда одиночка, только мужчина не видит в этом личную катастрофу. То есть он не в этом её видит.

   На том мы простились. Наконец-то я вернулся в свой нумер и зарыл голову в подушки.

XV

   Утро било в окна солнечными лучами; в яркой зелени сада весело щебетами птицы и всюду искрилась роса. Я соскочил с постели, окатился в баньке прохладной водой, бодро оделся и пошёл будить соседа, но тот сам уже встал, успел принять ванну и теперь стоял посреди своей комнаты в шёлковой пижаме, вытирая полотенцем волосы. На его ложе сидела, поджав ноги, кормилица с ребёнком. Я заподозрил, что не только невинные обязанности выполняет тут эта женщина, и насупился.

   - Здравствуйте, Стирфорт. Надеюсь, вам стыдно.

   Он озадаченно посмотрел на меня:

   - Что на сей раз?

   - Вы беспардонно уснули во время рассказа Джозефа!

   - Разве он говорил о чём-то очень важном?

   - Возможно, вам безразличны жизнь и смерть лорда Байрона, ну, так нечего было вовсе с нами ходить!

   - А мне, может быть, легче засыпается, когда кто-то гундит над ухом. Кому я помешал? И разве то, что Байрон жил и умер, - новость?

   - Нет, но как он жил и умирал - тут столько тайн!...

   - И поводов для сплетен. По-моему, если вам не довелось лично присутствовать при чьей-то смерти, то доискиваться, как там всё прошло, нескромно, нетактично, как, например, рассматривать человека, когда он спит или подглядывать за ним в уборной. Если бы вы своим любопытством могли что-то исправить, если бы вообще надо было что-то исправлять...

   - А вам никогда не хочется изменить что-то в этом мире?

   - Оттого, что я развешу уши для какого-то анекдота, в мире вряд ли многое изменится.

   - Вы неисправимы!

   Он пожал плечами, а я вышел, браня себя за то, что вообще к нему сунулся.

XVI

   Залитый солнцем сад быстро рассеял мою досаду. Откуда-то из-за дома доносились удивительно красивые струнные звуки. Я обогнул левый угол и попал на лужайку, ведущую к раскидистой яблоне, под которой красовался живописно облаженный камнями водоём, из которого вместо кувшинок росли розы - то были те самые цветы, судьбой которых так гуманно распорядился вчера камердинер учёной леди. На берегу розового пруда сидела златовласка в тонком белом платье, похожем на ризу ботичеллиевой Примаверы; она перебирала пальцами струны маленькой арфы. Единственным драгоценным украшением её был крупный фероньер у самого пробора волос. Я узнал Медору! Своим чуть удлиненным лицом она была похожа на Аду, только все черты и краски его были теплей и мягче. Особенно трогательны были веснушки, осыпавшие не нос, а веки, виски и щёки под самыми глазами - светлыми аквамаринными.

   Я присел на траву на приличном расстоянии и заговорил учтиво:

   - Не потревожу ли я вас, сударыня, своим присутствием?

   - Обычно это я всем мешаю, - печально и смиренно ответила Медора.

   - Все мои намерения в том, чтоб быть вашим другом. ... Как вы себя чувствуете?

   - Я очень устала за ночь, но утро прекрасно, и мне уже лучше.

   - А вы... помните, где были ночью и что делали?

   - Да. Я танцевала в "Красной мельнице".

   - Но... что вас... заставило?...

   - Долг.

   - Перед кем?

   - Перед моим отцом. Он с рождения был хромым и не мог танцевать. Я посвящаю ему мои выступления. Мне кается, что он смотрит на меня, и ему отрадно...