Материалы к альтернативной биографии

   Он сидел на краю стола, копошась в какой-то книге. С виду ему от силы четверть века. Он смугл, егозлив, изнежен, злорадно смешлив - настоящий бесёнок. Сначала мне казался особенно кощунственным его юный вид, но потом я размыслил, что дух отрицания, укора и протеста не может выглядеть иначе - ведь и Гёте вывел беса в виде студента... На полу прямо под его качающейся ногой дремлет гигантский чёрный дог по кличке Штромиан или просто Ро. "Мне очень нравится это имя, - говорит хозяин, - но выговаривать его я не в состоянии".

   Подаю ему лист, выжидаю несколько минут. Он каламбурит:

   - Да, почить в Boze приятней, чем погибнуть аки Aubrey.

   - Вы мной довольны?

   - Вы делаете это для самого себя.

   - Кажется, дело закончено.

   - Ещё нет. Продолжайте.

   - Но я уже не знаю, что...

   - Вы - кто?

   - Несчастный старик...

   - Нет! Вы - писатель! Вот и пишите.

   И я пишу - о том, как четырнадцать лет, скитаясь по всей Европе, заглядывая и на Балканы, и в урезанную Турцию, Альбин растила похищенного Дэниела. Научив его всему и безвозвратно растлив, она решила отвезти воспитанника к его родной матери, ради чего напросилась на борт яхты, принадлежащей некоему лорду, прозываемому иронически Летучим Шотландцем, ибо он дня не мог просидеть дома и, вернувшись из очередного плавания, пускался в новое, дальше прежнего, словно душа Одиссея в него переселилась. Влекли его к себе особенно архипелаги Индийского океана, а конечный причал ему обычно давала Австралия - материк, на который переправилась семья Эмили после гибели Стирфорта. Пишу о том, какой счастливой была встреча, как забылись все обиды и...

   Тут надзиратель отнял у меня бумагу и сказал:

   - Достаточно.

   - Воля ваша. Я давно устал.

   Он собирает рукопись в стопку, прячет в папку.

   - Хм-хм, что же мне с вами дальше делать?...

   - Расскажите наконец о себе и проявите хоть каплю уважения: я вам в деды гожусь!

   - Если учесть, что я на каких-нибудь десять лет младше вашего отца...

   - Что ещё за бред!?

   - Соответственно, когда вы родились, мне уже было больше двадцати...

   - Вы сумасшедший!

   - И я уже тогда был обречён на бессмертие. Я был великим писателем, автором великой книги, но величие не достаётся дёшево.

   - Вы,... - в моей голове замелькали романтические клише, - продали душу?...

   - Я полюбил, да так, как просто грех любить!... Почти век мы были с ним вместе, но вот...

   - С кем?

   - С тем, с кем вы поднялись в Альпы и кого там предали! ......... Нас с ним не разлучило даже то, что вы зовёте смертью!......... Но рано или поздно существование любой души вступает в фазу коллапса. Жизнь есть, она сильна, но личности - нет... Всё, что мне было свято, сгинуло! Я больше никогда не увижу ни глаз, светивших моему перу, ни губ, выпивших мою невинность, ни рук, из которых я черпал, ни ног, которые я осыпал поцелуями!...

   Я вжался в кресло. Это создание не могло с такой откровенностью и страстью, со слезами - лгать...

   - Всё это исчезло навсегда, и Царство Правды стало для меня теперь таким же адом, как жалкий этот свет!

   - Неужто... безвозвратно?...

   - Ну,...... душа опять придёт сюда... Но в совсем другом человеке.

   - В нём наверняка проявится если не всё, то очень многое из дорогого вам... Вам надо только подождать и не терять надежды... впрочем, с вашей школой... Но всё равно отчаяньем горю не поможешь...

   - Моему - не поможешь ничем, и я сложил мои надежды, как жертву на алтарь; я отрёкся от радости, как схимник, и приготовился справлять мой долгий праздник скорби... Вдруг... в этом постыдном мире, недостойном даже своих язв,... раздался ваш сенильный вздор!!!....... Я сам творил порой такое, что не снилось Герострату и Иуде, но до святотатства вашей прозной лирики ещё никто не опускался!

   - Которая же из моих бедных миниатюр показалась вам... кощунственной?

   - "Проклятие", конечно!......... Может, назовёте имя настоящего автора "Отцов и детей"?

   - Всё, что числится под моим именем, создал только я! - ответил я не без гордости.

   Враг заполнил всё моё зрение мраком своих глаз, но не загасил им света моей искренности, потупился, помолчал, но продолжил с удвоенной яростью:

   - После этой... и некоторых других ваших штучек,... вы тоже стали жертвой, которую я заклал в моём опустевшем святилище. Вернуть вам жизнь - только затем, чтоб заживо вас закопать! - вот, что стало моей последней мечтой!.... Вы пролежали там тридцать шесть суток. Что вы чувствовали, расскажите!

   - Сначала я испугался, что задохнусь, но размыслил, что угорание от углекислого газа должно быть безболезненно, как обычное засыпание, и я стал ждать, молясь о том, о чём не успел,... но сознание всё больше прояснялось и бодрость прибывала. Тут я замелит, что не дышу... Я начал думать, в чём причина и что же это может означать, вопрошать Всевышнего... В конце концов решил, что суть случившегося вся и так передо мной, и возник другой вопрос: что мне теперь делать? Я на всякий случай ощупал, простучал гроб... Поворочался и с радостью...

   - С чем???

   - ...обнаружил, что мои ноги почти совсем не болят. Право, я был так счастлив!

   - Дальше!

   - Я стал думать, фантазировать.

   - О чем!?