Материалы к альтернативной биографии

   - Какого чёрта, Перси!? Проторчать полжизни у моря, спустить все гонорары на наём яхт - и не научиться плавать! Потонуть, как гвоздь! Какая смерть постыдней этой?... Ну и поделом! Пусть сотня или две седых эстетов и фосфорооких дамочек одарят тебя титулом великого поэта, но я едва ли отыщу того, кто назовёт тебя хорошим парнем! Замутить любые отношения и, умыв руки, вознестись на снежную вершину сознания своей непогрешимости! - на это ты был мастер! Ты осудил манфредова орла, а сам не мог отличить магнетизм от гипноза и подобрать рифму к слову "вертлявый"!... Но пять дней я считал тебя самым близким человеком, самым главным в моей жизни... Мне не удалось спасти твоё жалкое тельце, но душу твою я не отпущу так просто!

   Я снял с шеи цепочку с твоим крестом и осенил им мертвеца:

   - Пусть это золото, некогда согретое сердцем праведника, расплавившись, втечёт в твоё, наполнит его верой, чтоб в новой жизни, какая бы дичь ни взбрела тебе в голову, твоя любовь ко Христу и Его церкви оставалась нерушимой! Чтоб в будущем веке ни друг, ни жена не могли указать на тебя со словами: "Он научил меня сомнению, отлучил меня от Бога"! Чтоб удалились от тебя бесы самодовольства! Ключ на дне - замок на облаках! Никто не снимет этого заклятья!... Разве только тот, кто разберёт хоть строчку в посвящённом мне твоём сонете...

   Стоя у изголовья, возложил крест на грудь уходящего, склонился к зеленоватому, как заветренная ветчина, виску, шепча:

   - Ну, вот и всё. Прощай, малыш. Не бойся паука. В его жале не яд, а снадобье от твоей болезни.

   Долг перед товарищем был исполнен. Теперь мой путь лежал к Мэри.

   Она стояла в середине. Справа от неё - Клара, слева - незнакомка в трауре же, смотрящая безучастно. Клара порывалась мне навстречу, но не сделала ни шага, не сказала ни слова. Мэри же бросилась в мои объятия, превращая моё имя в самый горестный всхлип.

   - Мэри, - отозвался я проникновенно, мягко прижимая её к себе, - ...наконец-то мы одни.

   Она в мгновенно вспыхнувшем бешенстве вырвалась, оттолкнула меня и со всего размаху влепила пощёчину. Я, галантно коснувшись ушибленного места, проговорил:

   - Да, теперь красноречие долго ко мне не вернётся.

   Сделал несколько несуразно-вычурных жестов и припечатал:

   - Я люблю тебя.

   Со стороны Клары донеслось что-то нечленораздельно-яростное; её пятно стало таять. Я не отводил глаз от Мэри, кричащей:

   - Скольким женщинам ты это говорил!?

   - Шести. Ты седьмая.

   - Что же ты говорил остальным пятистам!?

   - "Да", - и развёл руками.

   - А вот такого слова ты не знаешь? - так услышь его от меня: НЕТ!!!

   - Что - "нет"?

   - Нет! Я не буду с тобой спать!!!

   Где предел их грубости!? Вот теперь я чувствую, что меня ударили и я не устою...

   Но вдруг на лицо Мэри налетел отсвет разгоревшегося, словно взорвавшегося, костра. Она пошатнулась и потеряла сознание.

   Поймать её, поднять на руки - это был триумф, о котором и не мечталось.

 

Мэри

Большие воды не могут потушить любви

Песнь

 

   Я уложил Мэри на ставшую моей кровать на корабле, расстегнул её блузку, выбрал булавки и прочий мусор из её длинных тёмных волос.

   Обморок сделал её, крошечную, такой тяжёлой. Впрочем, она чуть-чуть поправилась. Мне стоила многих сил эта ноша.

   У неё маленький хитрый острый подбородок, высокий лоб, а вообще она похожа мордочкой на большеглазого сомнабуличного ежа.

   Мы встретились в самую невыносимую пору моей совершеннолетней жизни, когда я каждое утро начинал с клятв о том, что никогда больше не улыбнусь, никогда ничто не назову красивым и хорошим, и, главное, никогда больше не влюблюсь. Я делал это торжественно и публично, но однажды моя публика дерзнула меня перебить. "Сэр! - воскликнул старик Джо, - Прекратите наконец. Вы ж уж неделю как по уши!...".

   Если собрать воедино ужас пятидесяти молодых здоровых и богатых женщин, приговорённых к сожжению заживо, то, возможно, получилась бы значительная доля моего тогдашнего. Даже поверив к вечеру в семисторонние убеждения, что истинно любящего Бог защитит от любых проклятий, я не мог успокоиться, ведь сама любовь - хуже чумы...

   Что может быть преступнее воскрешения мёртвого? Кто беззащитнее него? У него нет сил, чтоб воспротивиться хотя бы словом и откупиться ему нечем... Не миновала меня сия чаша. Как я ни упирался, vita nuova набирала обороты. Я нашёл нужный стиль. Я отбросил всякую алчность, крутил романы направо и налево, разочаровывался, слал подальше всю эту сомнительную половину человечества, ударялся в какие-то авантюры, замуровывался в лирике, но стоило вспомнить, что есть она, и тут же молоделось вполовину, дышалось чаще и легче.

   Наверное, Огаста научила меня так любить - без устали, без ревности, без надежд, упрямо и немо, просто живя в каком-то особом свете...

   Насчёт немоты......... Сейчас-сейчас, я не оставлю это изделие без лейбла. Вот: и между нами с Мэри было что-то - что-то такое, чего, насколько мне известно, не творилось ещё ни между кем; об этом никто не знает, а если до кого-то что-то и дойдёт, то он едва ли что-нибудь поймёт, поскольку мы - совсем не то, что остальные.