Материалы к альтернативной биографии

   С этими словами Альбин передала мне ружьё и удалилась; я остался один.

   Луна, начинающая таять с левого бока, всплывала над горами, высветляя их и небо. Звёзды пришли в движение: млечный путь стал как стая светлячков, устремлённых от горизонта к горизонту; пояс Ориона сложился в треугольник. Остывшее, казалось, кострище стало источать белый дым, застилающий площадку перед домом, и средь этого седого морока явилась человеческая фигура в серебристо-тёмном одеянии, медленно идущая к гостинице.

   Я зажал себе рот рукой - она была как ледяная! - и взмолился Создателю...

   У пепельной границы призрак остановился, склонился и вынул из груды праха прямоугольную перегибающуюся пластину. Да это же книжный переплёт! Это сожжённый мной "Манфред"! Тень поднялась, подставляя исчезнувшие страницы лучам луны. Дым заклубился гуще, его клочки вдруг стали превращаться в листки, слетающиеся в пустую корку, как большие белые бабочки. Книга наполнилась вновь, ожила. Призрак бережно положил её, раскрытую, наземь и удалился в том направлении, откуда пришёл сутки назад я.

   Как ни безмерен был мой трепет, любопытство и вера в лучшее пересилили, и я вошёл сначала в дом, потом спустился по жуткой лестнице, бегом пересёк зал и оказался на улице (не всегда уместное выражение, но я не знаю, как ещё сказать), шагнул с крыльца, приблизился к пепелищу и, задыхаясь от изумления, увидел невредимой книгу, которой малодушно хотел отомстить за мою собственную незрелость, прижал её к сердцу. Наверное, так повёл бы себя Онегин, если бы Зарецкий сказал о Ленском: "Убит!... А, нет, целёхонек!".

   До утра я сидел со свечой в блаженной тиши кухни и перечитывал со сладкими слезами и волнением, большим, чем когда-либо. Прежде Манфред был дорог мне как моя собственная воображаемая ипостась, теперь же я видел его со стороны, как другого человека, жалел, любил и понимал, как другого, и знал, что не Охотник, не Фея, не аббат, а я один могу спасти его.

XI

   Проснувшись, я приподнял голову, и страница, прилипшая к моей щеке, отклеилась, словно кто-то легонько щипнул меня. В комнате без окон трудно было угадать время. Я вышел в гостиную и понял, что утро в самом разгаре. Где же мои товарищи? Наверняка Альбин будет злиться на меня, покинувшего пост, а может, она ещё спит и нечего не узнает... Повесив по-охотничьи ружьё на плечо, сунув книгу за пазуху, взошёл наверх, на балкон. Солнце плеснуло мне в глаза рыжим светом. Поворотив взгляд, я увидел прекрасную разбойницу, которая, уцепившись за перекладину под самым навесом, подтягивалась и опускалась, видимо, чтоб развить силу в мышцах рук. Бёдра её были обтянуты штанами, сквозь тонкую сорочку просвечивал стан, и я опять почувствовал себя очарованным, подумал, пусть эта девушка не скромна и не добра, но её отваги, стойкости, искренности так не хватает всем салонным богиням и усадебным ангелам!

   - С добрым утром, мисс Байрон!

   Она соскочила пантерой и ринулась на меня.

   - Где вас черти носили всю ночь!?

   Я попятился. Альбин остановилась, упёрлась кулаками в боки и расхохоталась:

   - Полюбуйтесь на этого храбреца! Со стволом подмышкой - и готов пятками сверкать! Не бойтесь. Вас и надо бы вздуть, но я не трону того, кто держит эту книгу.

   - Мне захотелось ещё раз прочесть - после всего, что вы говорили...

   - Ну-ну. Пойдите умойтесь.

   - Джеймс и Полина уже проснулись?

   - Не знаю. Э! Ружьё оставьте.

   Отыскав спальню Стирфорта, я застал его соскребающим дрожащей рукой мыльную пену с иззелена-бледных щёк перед тазом, что вчера был переполнен золотом.

   - С добрым утром, - поприветствовал я, - Как вы себя чувствуете? Как вам спалось?

   - Спасибо, недурно.

   - А я такое пережил этой ночью! Вы не поверите!...

   Меня перебило, принуждая перейти на шёпот, детское хныканье.

   - Сейчас я не могу вам всего рассказать...

   - Вот отличная новость, - буркнул Джеймс.

   - Где вы раздобыли бритву? Можно мне будет тоже ею воспользоваться?

   - Без проблем. Я закончу через три минуты.

   - Я буду в нумере 3. Это по соседству.

   - Хорошо.

   Третьей числилась комната, где я спал в первую ночь моего пребывания здесь. Дневник, данный мне Альбин, лежал на прежнем месте. Я решил начать читать его с начала.

   "Фрэнк с полным невысказанных глупостей ртом, с интеллектуальной похотью в глазах полировал лезвие и косился на меня. "У вас задумчивый вид," - пошутил я. "Да вот, да, думаю, - сознался этот смертный, - Намедни вот ваша светлость прилюдно посетовали, что дескать не могёте быть гениальными круглеи сутки, потому как бы, что тогда вам будет некогда побриться. Так вот как я рассудил: вам всего-то и надо, что самому, стало быть, и делать это. Знамо: вы за чего ни возьмётесь, всё будет в самый раз гениально".

   - Ты один так думаешь, или вся команда солидарна? - спросил я.

   - Вся, - Фрэнк кивнул столь энергично, что чуть голову с плеч не стряхнул.

   - То, что вам не хочется лишний раз пальцем по пальцу ударить, это понятно, но что же будет, если меня за таким занятием обуяют бесы, и я к чертям зарежусь?

   - Никуда вы не зарежетесь. У вас вон поёма недописанная лежит.

   - Так допишу - и зарежусь.