- Я ведь не за тем к вам шла, чтоб ссориться. Клара и Перси заболели.
- Чем?
- Не знаю. Она всё время громко плачет, а у него раскалывается голова, ломит суставы.
- Истерия и невралгия, если не мигрень.
- Уильям очень занят?
- О да! Но ради друзей я его потревожу. Мы ведь друзья, Мэри?
- Ну,... конечно...
- Дайте руку.
Сквозь перчатку проник жар от его ладони, но когда он отпустил, стало холодно...
- Идите вперёд. Я буду говорить, куда.
Мы поднялись на третий этаж и достигли библиотеки.
- Здесь я пишу, когда все спят, - сказал мой провожатый.
- А в остальное время?
Вместо ответа он толкнул дверь и пропустил меня внутрь, в полутёмный готический зал, в глубине которого мерцал огонёк. Я разглядела фигуру человека, склонившегося над столом. Это и был доктор.
- Каков! - шепнул Джордж как будто с гордостью, - Ни часу без строчки! Я сейчас...
Исчез во мраке и через минуту возник подле Уилла со словами и не без ужимок:
- Милорд, зачем вы так низко наклоняетесь? Совсем глаза испортите.
Спина доктора чуть распрямилась.
- А вы уже поддали? - донеслась глухая реплика.
- Ничуть. Если вы улавливаете винный дух, так это оттого, что ваша гостья окатила меня с головы до ног!
- Какая ещё гостья?
- Вон.
Доктор обернулся, а кривляка-пациент сорвал с окна огромную штору. Меня залило светом, осыпало пылью, и такой, словно вылезшей из бабушкиного сундука, меня увидел врач. Он встал, поклонился:
- Добрый день, сударыня! Чему обязаны?
Я рассказала вкратце, а Джордж повторил свой заочный диагноз, назвав при этом Уилла коллегой. Быстро собрав со стола, сунув подмышку исписанные листы, сурово глянув на лицедея и бросив ему: "Умойтесь и больше не пейте", доктор выбежал из библиотеки; я - за ним, забывая проститься.
***
Разорив аптечку своего господина, медик мгновенно исцелил моих близких.
- Ну, разве он не исчадье ада? - заторможено говорила Клара через день за завтраком, разумея, естественно, Джорджа.
Перси принялся сбивчиво внушать ей, что ада не существует, а женщина вполне способна воспитать ребёнка без мужа, обещать всемерную помощь от себя и Уилла, которого внезапно полюбил. Мне пришлось поддакивать, но мысли мои гуляли под окнами чужого дома.
К обеду мы сочинили письмо к Джорджу от имени Клары о том, что он ей не нужен, которое должна была передать я. Я разыграла недовольство поручением, но, скрывшись из виду сестры и друга, побежала со всех ног.
***
- Эх, не сносить вам головы, миледи, - пророчил седой привратник. Я пронеслась мимо него, но застыла в полёте, услышав обращение.
- Как вы меня назвали?
- По-английски, - насмешливо ответил слуга.
Собаки, уже совсем дружелюбные, проводили меня в столовую. Слева от пустой тарелки Джорджа лежала стопа из шести раскрытых книг, справа - пистолет, сам он сосал вилку и читал, водя, как школьник - палочкой, ножом по строкам.
- Здравствуйте. Это завтрак, обед или ужин?
- Это Блейк.
- У вас много его изданий. Любите его?
- Не так, как вас, но всё-таки...
- Я принесла вам... ещё одно чтиво, - подсунула конверт на тарелку. Адресат отложил его в сторону и поднял лицо. Одна его щека была испачкана розовой зубной пастой, другая - синей тушью.
- Хотите есть?
- Будете читать?
Мы полторы минуты смотрели друг на друга, а потов в один голос смешали взаимное "нет".
***
Мы не виделись с Джорджем почти неделю. Зато Уильям приходил каждый вечер с новой порцией лекарств, от которых четверть часа меланхолия сменялась эйфорией. Мне, не принимающей никаких таблеток и микстур, было жутко наблюдать, как этот маленький самовлюблённый фокусник превращает недоверие и презрение к себе в восторженную нежность. Он читал свои стихи, и Перси аплодировал. Он говорил о сострадании к женщинам, и Клара целовала его. Но главной забавой врача были сплетни о его прославленном клиенте: шизофренические ритуалы, гоблинские диеты, чёрная магия и безграничное самодурство. Единственное, что могло несколько оправдать болтуна, это его собственное опьянение ворованными наркотиками.
Он был очень странным существом без возраста и пола, миловидным до слащавости - на первый взгляд. Над его маленькими губами чуть темнели усики, словно у кавказской девушки, в улыбке его было что-то лукаво-кошачье, густые мягкие чёрные волосы обвивали его голову крупными кольцами, но недоброе мерещилось в заострённости его носа, угрюмой гуще бровей, а зрачки его были глазами злого больного воронёнка.
Я боялась его и старалась не вмешиваться в его общение с моими домочадцами, но днём всё настойчивей внушала Перси, что за услуги доктора он платит собственным достоинством, а также честью друга, который хоть и не свят, но правдив, умён и щедр, не говоря уже о таланте. В конце концов я уговорила мужа не пить дурманных снадобий, а только притвориться, чтоб собственным чистым оком увидеть, как безобразно поведение гостя.