Материалы к альтернативной биографии

   - Добрая ночка, Пьетро! Возмечтал отделаться от меня? - медленно отпустил его, - Письмо лучше поври. Оно компрометирует полмира.

   Он не склонил головы, не отвёл глаз, перекидывая из угла рта в другой неизменную спичку. Он умеет организовать эффектную паузу, придумывая какой-нибудь интересный ответ:

   - ... Не раньше, чем удалимся настолько, чтоб ты не мог догнать своих французов вплавь.

   Я улёгся на его койку переваривать этот волчий комплимент, между делом бросил:

   - Франкессини мёртв.

   - Наконец-то!

   - Знаешь, кто его грохнул?...

   - Кем бы ни был он, им должен был быть ты: ты был обесчещен...

   - Пустяки. Мы дружили ещё в Кембридже.

   - Я не о том!!! Тьфу!... Тьфу!... Чтоб я больше не слышал!... Я о клевете его...

   - А кто ещё не успел меня оклеветать? Ты полистай новинки! Лорд Гленарван - просто ангел по сравнению с кровопийцей Ратвеном, а ведь это сделали люди, которые меня любили. Тут уж сам Бог велел мистеру Пикоку, которому я никто, забавы ради раскавычивать моего несчастного первенца - однако, в безупречно пуританском опусе. А что дальше будет! Ведь бедняга Лавлейс устарел, как Казанова...

   - Я не буду даже пытаться сделать вид, что хочу понять, о чём ты. ...... Кто убил Франкессини?

   - Тот парень, с которым ты меня видел. ... Знаешь, чем он мне похвастался? Личным знакомством со Всемогущим Творцом...

   - Этим ты мог бы позабавить Ф.Р., да его уж нет с нами.

   - Смылся осваивать Полинезию?

   - Схвачен и казнён... Мы могли его вытащить, но он предпочёл потратить семь часов на отказ от исповеди и командовать собственным расстрелом...... Правда, что он тоже был твоим соотечественником?

   - Не знаю. Он предпочитал демонстрировать латиноамериканские корни.

   - Есть мнение, что нас продал он.

   - Я рад, что ты больше не подозреваешь меня.

   - Лучше, чем когда-либо я вижу твою вину! ... Кардинал М. скончался после того, как пытался спасти душу Р... Наш лучший человек из Ватикана!... Я был у его одра. Странно... Он вспоминал тебя - жалел, что ты отказался у него креститься - и тут же говорил о Боге-Отце, о Его страданиях, когда Он взирал на Голгофу...

   - Вот видишь! Грядёт обновление религии... За это надо выпить.

   - В поэмах твоих люди не пьянствуют.

   - Зато в твоих бы только тем и занимались...

   Он словно не слышал уже ни меня, ни себя самого, мечась по каюте и восклицая:

   - Англичане! Кто вас только выдумал!?...

   - Пьетро.

   - Что!?

   - Ты знаешь, я весь твой и отдам жизнь за что полагается... Вот только есть один человечек, которого мне нужно непременно срочно навестить.

   - Кто этот несчастный!?

   - Да Шелли... Он снится мне страшно. С ним что-то стряслось.

   - Ох! Когда же мы делом займёмся?

   - Нам это по пути.

   - Давай, давай пообещай, что встретившись с этим... Челли, не пропадёшь ещё на полгода! Я понимаю, тебе всё равно, где давать шороху, но я - я не могу так!...

   - Нам по пути, - повторил злостный манипулятор, - Всего один день, - и уснул.

Хэрриэт

Имею против тебя, что ты

оставил первую любовь твою

Откровение

   Меня перенесло на швейцарскую виллу, неузнаваемую, превратившуюся в руину, словно её обстреливали из сорока пушек, изнутри всю затканную паутиной. Через выбитые окна заплывал серый туман. Темнота валялась под ногами кучей жухлых листьев.

   Сердце было мне компасом, и вскоре я нашёл Перси. Он лежал на постели, оплетённый тенётами, бледный, как гриб, и прижимал к губам дрожащий палец.

   В такое его обычно превращали приступы невралгии. Порой они настолько изнуряли его, что он начинал молиться, жалко, униженно и в то же время словно делая одолжение, а заметив нас, тотчас выгонял.

   Он мечтал, требовал, делал всё возможное, чтоб его окружали безбожники, но чем звонче и выше были его аргументы, тем крепче становилась в нас вера. Мы расходились по разным комнатам и падали ниц лицом к востоку. Мэри колола себе руки швейной иглой, я - прижигал окурком. В конце концов Мироправители принимали наши жертвы, и Перси засыпал.

   Никогда не забуду дня, когда мы с Мэри обнаружили, что, не сговариваясь, делаем примерно одно и то же в эти тяжкие часы. Она позволила мне лизать её ранки, её слёзы, говорила, что мне, наверное, куда больней. Я отвечал, что мою боль легко унять стаканом бренди, крестил вино, угощал сообщницу, вспоминая о тех типах, что плели терновый венец - вот, наверное, намучились...

   Теперь я не знал, что делать. Молчать?... Этого от меня требуют в каждом втором сне...

   Перси перевёл перепуганные глаза на висящий прямо над ним большой чёрный кокон, чудом держащийся на тонкой нитке. Во мне рос страх. Что это такое!?

   Вдруг громкий и жёсткий голос полоснул по спине: "Спроси меня!".

   Тотчас бесформенный ком со скрежетом выбросил в стороны восемь коленчатых мохнатых лап, оказавшись подобием огромного паука. Перси закричал, пытаясь заслониться руками, а чудище упало на него, вонзило ему в пах роговое жало. Я бросился лицом в ладони.

   Через минуту всё затихло. Паук, приподнявшись над безжизненным телом, осторожно ощупывал когтеподобными губами его голову, больше не пугая меня.