Материалы к альтернативной биографии

   Едва дремота смежила мне веки, как странный звук донёсся с улицы - то был далёкий, но неимоверно громкий прерывистый крик живого существа. Я, благо, будучи одет, вышел за дверь и увидел, как из двух соседних домов выбегают с огнями перепуганные люди, замирают вытянув шеи, озираются, жмутся к стенам и друг к другу, крестятся и перешёптываются. Мне, единственному догадывающемуся, откуда этот голос, было не менее страшно, чем им... Когда через несколько минут он умолк и все разошлись по жилищам, я стал воображать, как предлагаю Полине бежать со мной и вступить хотя бы в фиктивный брак, чтоб спасти ребёнка от этих двух безумцев. Внезапно я вспомнил о драгоценном дневнике, забытом в лагере у озера, - о предмете, без которого я не хотел бы никуда уходить, который был нужен мне, как ответ на каждый жизненный вопрос. Колебания, сомнения, сборы были долгими. Не смыкая глаз, я пролежал до первых признаков утра, до этой храмовой тишины небес, первой прозрачности тёмного воздуха, а там запахнул одежду, украдкой выскользнул из хижины и побрёл вниз, на глухой рокот водопада.

   За последним поворотом уже белело утро. Я присел у валуна и глянул из укрытия на преступников естества. Они сидели рядом у обрыва и курили по очереди одну трубку. На них были почти одинаковые одежды, растерзанность которых довершала сходство. Расслышать разговор было не трудно. Начала его Альбин.

   - Я никогда не ожидал - да и не мог вообразить, что так бывает... Что я всегда знал о мире? - Что он полон зла. О людях? - Что они враждебны. О любви? - Что она унизительна. Первым словом, всегда приходившим ко мне на ум и язык, было "нет"... Но когда ты целовал меня, всё это вдруг исчезло; я ощутил в себе согласие, приятие... Оно пришло наперекор моей воле, но не причинило мне страдания; пришло, как добрая весть о том, что весь мир очистился от скверны. Впервые в жизни я ничего не боялся... и, кажется, понял, что такое прощение. Я тоже могу это - особенно с тобой. Тебе я прощу что угодно.

   - Если я что-то в чём-то понимаю, - тихо и неохотно отвечал Джеймс, - ты совершаешь вероотступничество.

   - Ерунда. У каждого своя вера, а от счастья ещё никто не отказывался. Джордж - я уверен - был бы раз за нас.

   - Лишь только если представления о человеческом достоинстве были ему неведомы. Мир плох, люди злы, я раздавлен, но ни с чем не стану спорить, всё прекрасно - это твоё счастье?

   - Это было мимолётное чувство. Я сознаю его абсурдность, но оно подарило мне наслаждение.

   В голосе Альбин зазвучала печаль, а Джеймс как будто нарочно продолжал придираться.

   - Можно тебя о чём-то попросить? - Никогда так больше не кричи. Мне кажется, что тебе больно, и я начинаю себя ненавидеть...

   - Если ты склонен ненавидеть себя, ты найдёшь триста поводов к этому, а мне не хочется молчать: я так не получаю истинного удовольствия.

   - А этак - я не получаю никакого!

   - Нда? Что же ты не останавливался?

   - Чтоб не выслушивать вердиктов типа "ты не мужчина". Ненавижу упрёки!

   - Я тоже!

   - Я не упрекаю, а прошу.

   - Скажи-ка, я тебя о чём-нибудь просил?

   - Нет: видимо, тебе всё нравится.

   - Ну, это не совсем так...

   - Тогда скажи, что я делаю плохо!

   - Не скажу.

   - Почему?

   - Это не важно.

   - Нет, я должен знать! Чем я тебя не устраиваю!? Я слишком холоден? или горяч? А может, мне фантазии не достаёт? Или ты думаешь, что я ежесекундно вспоминаю Эмили?

   - Ах, эта бедная девочка, так беззаветно, верно, нежно полюбившая... твой титул!...

   - Ложь! Она любила меня самого!

   - Ты наивен.

   - Это ты не любишь ничего, кроме своей ненасытной утробы!

   - Ханжа, пуританин.

   От таких прозваний Стирфорт окончательно взбесился и к моему ужасу хлестнул свою подругу ладонью по виску. Она упала на спину и на бок и пихнула обидчика ногой под рёбра. На миг он так и повис над пропастью, согнувшись в три погибели, а потом от второго удара - по лбу или по щеке - откинулся назад, инстинктивно схватился за выступ в скале, повернулся на живот, подтянулся, но едва угроза разбиться для него миновала, рассвирепевшая Альбин насела на него, закрутила ему руку за спину. Я закусил пальцы и скрылся от этого чудовищного зрелища. Формула "полюбил и погубил" утратила для меня таинственность...

   - Так-то ты можешь мне всё простить! - стонал Джеймс.

   - Мне это лишь почудилось.

   - И что же дальше?

   - Не дёргайся - я тебя отпущу.

   Я снова выглянул и увидел не менее безрадостную сцену: Джеймс сидит на земле и не знает, за что держаться: за плечо ли, за грудь ли, за голову ли; Альбин в четырёх шагах стоит на коленях и целится в него из пистолета.

   - Я сам бы вырвался, если бы захотел...

   - И я бы увернулся, да уж очень интересно стало, чего стоит твой трёп о ненависти к себе.

   - Правильно! Цена твоих любовных песен уже не под вопросом...

   - А что это был за трендёж о достоинстве? Хорошая прелюдия к драке со слабейшим...

   - Не тебе говорить о слабости!!!

   Польщённая воительница кокетливо заправила дулом прядь за ухо и ответила:

   - Ты сильнее меня, но ты невежествен, не знаешь, что делать с противником. Я показал бы тебе несколько приёмов. Жаль будет, если такие задатки пропадут.