Разгадка такого «сходства несходного» кроется, как уже указывалось, в двузначности инвективы, в возможности отражения с ее помощью сразу двух явлений: священного трепета, который, как в кривом зеркале, отражается в нарушении табу с помощью инвективы, и убеждения в порочности определённых отношений, о которых можно говорить только непристойности, то есть те же инвективы. Причём пресловутая порочность есть лишь трансформация преклонения перед творческими силами природы.
Таким образом, перед нами в любом случае – всё та же попытка нарушения древнего табу с помощью инвективы.
Можно предположить, что дальнейшая судьба инвективы подобного типа будет зависеть от судеб культа матери и отношения к интимной стороне жизни в данной национальной культуре. Там, где культ матери продолжает свое существование, мат воспринимается как тягчайшее оскорбление (кавказский ареал); там же, где этот культ сходит на нет, он превращается в междометное восклицание, быстро теряющее свою взрывчатую силу (славянский ареал).
Интересно в этой связи рассмотреть инвективное поведение некоторых малозаметных субгрупп, например, детей афроамериканцев, в играх которых широко применяются инвективы, оскорбляющие мать путём соединения её имени с разнообразными сексуальными и скатологическими наименованиями. Это особенно показательно, если вспомнить о высокой роли матриархатных отношений в афроамериканской культуре.
Что еще более показательно, оскорбления матери в детских играх проводятся строго по правилам, до известного предела, переступать который строго запрещено. После того как этот предел перейдён, игровая инвектива превращается в тяжёлое оскорбление.
При чём тут сестра
Самого внимательного отношения заслуживают и все инвективы, затрагивающие других родственников, помимо матери. Из них наиболее интересны инвективы в адрес сестры. Выше уже говорилось, что в ряде культур таких инвектив много и они очень резки. Часть из них – это тот же мат, где вместо матери упоминается сетра. Таково
Для носителя русской культуры включение сестры в инвективную практику может показаться загадкой, так как здесь нет ни единого ругательства, хоть как-то сопрягающего наименование этой родственницы.
Некоторые этнографы предполагают, что источник тут в борьбе древнего человека с половыми извращениями в виде связи с близкими родственниками. То есть уже очень давно стало понятно, что такая связь чревата печальными генетическими последствиями.
Именно на эту мысль наталкивает тот факт, что в большом количестве ареалов обвинения в адрес сестры или даже просто любые инвективы в её присутствии воспринимаются слишком уж резко. Сравним заявление
Если кто-то при мне выражается в присутствии моей сестры, я должен его ударить или уйти.
Как видим, в полинезийской культуре нельзя не только оскорблять сестру, но даже просто сквернословить в ее присутствии.
Сегодня эти инвективы могут пониматься как просто обвинение в неспособности постоять за честь сестры.
Обобщая, можно сказать, что универсальность и популярность большинства инвектив, построенных на сексуальных символах, отражает некоторые общие закономерности человеческого поведения.
Есть основания полагать, что они восходят к предыстории человечества, то есть что существование ряда сексуальных инвектив объясняется дочеловеческим опытом наших предков.
Обезьяна – не человек, но человек – обезьяна
Рассмотрим в этой связи так называемое
По-видимому, во всех этих случаях животное имеет целью смягчить возможное напряжение при общении за счёт демонстрации своей покорности, привлекательности, неагрессивности. Если в напряженной ситуации верхнее положение занимает доминирующая обезьяна, то в ситуации приветствия наверху может оказаться более слабое животное.
Подобным же образом ведут себя особи, находящиеся на низших ступенях иерархической лестницы, если две обезьяны – более слабое и более сильное животное – угрожают третьей обезьяне. Если более сильное животное до этого обнаруживало агрессивность, то после выполнения описанного ритуала напряжение исчезает и инцидент считается исчерпанным.