Матильда

Имененно этим праздничным спектаклем и окончился летний сезон – окончился много раньше обычного, но Матильде было все равно. Она вернулась на дачу в Стрельне, не имея ни желания ни представления о том, чем занять себя и куда себя деть и применить до начала зимнего сезона.

На следующий же день после возвращения в Стельну к ней приехал Великий Князь Сергей Михайлович, с которым у Матильды сложилась сначала крепкая дружба, а позднее – незадолго до помолвки Николая – окончательная ссора. Матильде было так худо, что она не находила в себе сил анализировать цель его визитов: хотел ли Сергей Михайлович возобновить общение с нею исключительно пресделуя свои личные интересы, послал ли его Николай дабы опекать и по возможности защищать Матильду – все было сейчас единым.

Да и сама их ссора казалась теперь неважной, ведь была устранена причина конфликта: Сергей неустанно уговаривал Николая порвать с Матильдой, Матильду – отпустить Николая, чем и вызывал в конце концов ее неописуемый гнев и пожелание покинуть ее дом и по возможности туда больше не являться.

Сергей Михайлович продолжал бывать на даче у Матильды практически каждый день, приезжая верхом из Преображенского полка. Находясь у нее в гостях, он не требовал общения, поддерживал разговор в случае ее желания поговорить и не настаивал на его продолжении в случае ее желания молчания.

Юля рассказала Сергею о детской привычке Матильды много и долго гулять по лесу, и он упорно и тепреливо склонял Матильду к возвращению к этому занятию до тех пор, пока она не сдалась. Гуляли они также и по самой Стрельне, много и долго бродили по резиденции Великого Князя Константина Николаевича, парк тот был столь огромен, что его теннистые аллеи тянулись до самого берега моря.

Во время одного из таких молчаливых и мрачноватых походов Матильда вдруг заинтересовалась симпатичной, но совершенно запущенной дачей и, увидев вывеску «продается», изьявила желание внимательно все изучить изнутри. Дом был старинный. Наблюдая за поведением Матильды, Сергей Михайлович промолчал, но на следующий же день купил дачу на свое имя. Он сказал Матильде о своем подарке накануне переезда в город – квартира на Английском проспекте также теперь принадлежала ей, но был ли это подарок Николая или его собственный, он не пояснил, а Матильда не захотела спрашивать.

В последнюю ночь, проведенную на даче в Стрельне, Матильда увидела во сне полковника Власова, он вежливо и убедительно требовал у Матильды отдать ему ее сердце, причем предлагал ей вскрыть ее грудную клетку самостоятельно, вкладывал ей в руку небольшой хирургический скальпель и обещал отвернуться, пока она будет этим самым скальпелем орудовать, хотя ему будет очень жаль не смотреть, так его с давних пор завораживает и возбуждает вид человеческой крови.

Глава 17. Кровь на пуантах

– Малечка, миленькая, золото мое, отдохните!

Если уж сам директор театра, Иван Карлович, указывал на то, что Матильда переработала, возможно, в этом был смысл.

Матильда поставила стул на место, заглянула в хмурое лицо начальника и хитро улыбнулась:

– Ну, Иван Карлович… ну, до-ро-го-о-ой!

– Маля! Что вы со мной делаете, Маля. Нет, я этого не вынесу! В моем театре никто – никто – не слушает моих указаний! – наигранно жаловался он. – Маля, ну, послушай же ты старика: посмотри на себя, такими темпами в новом сезоне ты подойдешь на роль разве что гоголевской панночки!

– А у мертвой гоголевской панночки будет номер с тридцатью двумя фуэте, Иван Карлович? Будет? – Матильда засмеялась и продолжила расставлять стулья. Она была бледна и вид имела действительно неким образом схожий с небезызвестной гоголевской героиней.

– Сгинь, нечистая сила, – беззлобно пробормотал директор, оставляя Матильду одну в пустом репетицинном зале.

Матильда составила стулья вокруг себя, вытянулась и приготовилась крутить фуэте.

– Один… два, три… четыре и-и-и, пять, шесть… семь, восемь, черт!

Голова немилосердно кружилась, она снова и снова теряла равновесие и, покачнувшись, задевала ногою стулья. Стулья падали и отлетали в разные стороны зала. Матильда останавливалась и нагибалась за стульями, снова расставляя их по кругу дрожащими руками.

Затем она сбилась на десятом фуэте, стулья снова упали, Матильда снова подняла, их поставила вокруг себя. На этот раз она смогла дойти до четырнадцатого, и простояла вокруг разбросанных стульев несколько минут, силясь восстановить дыхание.

Так она наказывала себя – изнуряя себя тренировками, отдаваясь им с надрывом, не желая останавливаться даже тогда, когда это было нужно. Матильде казалось, что от этого ей становится легче. Ей думалось, что, может быть, так она сможет снова почувствовать себя цельной. Но на практике она не чувствовала ничего. Ни голода, ни усталости, ни боли от ушибов. Она похудела. В ней появилась мучительная скованность, натянутость, внутренний болезненный надлом.

На шестнадцатом фуэте она упала вместе со стулом, больно расшибив локти и порвав трико.