Матильда

Все, что казалось ей примерно понятным и относительно выносимым на словах – оказалось совершенно невыносимым в действительности.

Она понимала, что рано или поздно ей придется расстаться с Николаем. Но расстаться с ним в действительности и дальше продолжать жить – это оказалось просто выше ее умопонимания.

Это что же все разбить в самом начале жизни и жить дальше такой разбитой еще много-много лет – это как? Это было неправильно, совершенно Матильде неподконтрольно (и эта мысль так же глубоко ее шокировала) и несправедливо.

Ей казалось, что тяжелые и неповоротливые, дикие и неразрешимые в ее голове мысли и идеи причинают ей физическую боль. Тело и рассудок действовали отныне несинхронно, словно все ее естествно представляло собою совершенно расстроенный музыкальный инструмент – мысли отказывались складываться в логические цепочки, а слова – озвучиваться и произноситься, как будто она забыла, как пользоваться речью.

Ее покинуло чувство времени и места, ощущение реальности или нереальности происходящего было теперь до такой степени размыто, что Матильда никак не могла снова начать отдавать себе отчет даже в самых простых бытовых действиях: потому единственным выходом было не делать вообще ничего. Она просто лежала и ждала, когда это все закончится. А тянуться вечно оно не могло – она, по крайней мере, находила в себе силы на это надеяться – потому так примерно видимо и выглядел грешный ад: вот это вот все, без смысла, перерыва, передышки конца и края, помноженное на самое себя и растянутое вдоль самой бесконечности.

Юля нашла им дачу: она арендовала на лето второй этаж небольшого особняка в Стрельне, куда при помощи Зедделера и брата с грехом пополам доставила Матильду. Они совершенно уединились от внешнего мира и принялись ждать, когда Матильда очнется от своего оцепенения. Юзя несколько раз высказывал мысль о том, что сестру необходимо показать доктору, если нет – то хотя бы информировать родителей, потому что они имеют право знать. Юля умоляла его ничего не предпринимать, ссылаясь на то, что визит к доктору не останется незамеченным и так или иначе повредит репутации и карьере Матильды. Что касается родителей, так совершенно точно они уже были в курсе известия о помолвке Наследника и прекрасно представляли себе состояние своей младшей дочки.

Матильда почти не вставала с постели, ела через силу и просила только одного: чтобы ее оставили в покое. На улицу она не выходила, по дому передвигалась мало и редко, посещая лишь уборную и ванную. Говорить у нее не получалось совершенно, и она много думала о молчании, разбивала его на типы по разным признакам, давала ему разные имена: молчание Юли – встревоженное; молчание Власова – проклятый Власов, преследовал тепеь ее в самых страшных кошмарах – угрожающее; неодобрительное молчание зрительного зала; молчание пустых покинутых домов поздней ночью; молчание опустевшего театра в Царском Селе, молчание равнодушных перед лицом страдания высоких, вечных по сравнению с короткой человеческой жизнью, гор – равнодушное, молчание Николая – на этом моменте спотыкалась снова и снова. Молчание Николая было разным. Иногда оно казалось ей молчанием поражения.

«Ты плохой солдат, ты очень плохой солдат, Маля, – говорила она мысленно сама себе, силясь пристыдить себя и тем самым получить контроль над собственным телом и взять себя в руки, – тут ничего не поделаешь, хочешь не хочешь ты должна говорить. Давай. Говори. Чем больше ты выпадешь из жизни, тем сложнее тебе будет в нее вернуться, а возвращаться придется».

Она попробовала заговорить, но вместо слов у нее получился стон. Вцепившись за этот звук собственного голоса, Матильда дернула за него изо всех сил, и наконец, у нее получилось разрыдаться.

Вопреки всем ожиданиям – как родных, так и сочувствующих, и даже недоброжелателей, к началу летнего красносельского сезона Матильда явилась на репетиции. Танцевала она с ожесточенной сосредоточенностью и усердием, но все, что происходило с нею в те тяжелые дни, казалось ей чем-то проходящим сквозь нее, ничем при этом не задевающим: она даже толком не понимала, в каких балетах задействована. Помимо подготовки к главному событию сезона – праздничного балета «Пробуждение Флоры» были и другие постановки: балет «Наяда и рыбак», третий акт оперы «Ромео и Джульетта» и даже, кажется, что-то еще…

На праздничном балете присутствовали не только многочисленные русские князья, но и гости из Англии и Дании, а само торжество было организовано с таким размахом, что было решено выделить Придворному ведомству щедрую премию. Местные жители, слегка обалдев от невиданного размаха торжества, встретили новобрачных Ксению Александровну и Александра Михайловича Романовых такими овациями, что испуганные лошади резко рванули в сторону, а супругов выбросило в канаву. На торжестве присуствовал Николай, Матильда не могла совладать со своим телом, и посмотреть на его лицо. Алиса все еще оставалась в Германии, венчание должно было состояться грядущей осенью.