Матильда Кшесинская и любовные драмы русских балерин

«В самый канун Рождества были получены очень тревожные сведения о положении на театре военных действий, и мы сразу же решили покинуть Кисловодск, дабы не застрять в мышеловке, и отправиться в Новороссийск, откуда, в случае надобности, легче было уехать за границу. С болью в сердце Андрей и его мать вынуждены были решиться покинуть Россию. Не буду описывать последние дни в Кисловодске, укладку, сборы, прощания, панику, охватившую всех жителей. Когда и как мы сможем уехать, мы в точности не знали. Впереди была полная неизвестность, на сердце тяжёлое чувство, нервы были напряжены до последнего предела. Наконец после бесконечных хлопот все было более или менее налажено, и 30 декабря около 11 часов вечера мы отправились на вокзал. Военные власти приготовили два вагона, один – первого класса, довольно-таки по тем временам приличный, для Великой Княгини и некоторых знакомых, больных и с детьми, и другой – третьего класса, куда я поместилась с сыном и другими беженцами. В другой половине этого вагона поместилась прислуга Великой Княгини и кухня. Мой Иван догадался захватить из дома маленькую плитку, пристроил её в вагоне с трубой, на ней его жена все время нам готовила. Сестра заболела тифом перед самым отъездом и была помещена в вагоне первого класса в отделении, которое ей уступил Андрей.

Поезд всю ночь простоял на вокзале, и лишь в 11 часов утра следующего дня, 31 декабря, мы наконец двинулись в путь. До последней минуты к нам в вагон всё лезли новые и новые беженцы, умоляя их взять с собою. На всех станциях была та же картина общей паники. Вагоны брались с бою, у всех была одна мысль: бежать, бежать от большевиков. Около 3 часов дня мы добрались до станции Минеральные Воды, где, неизвестно почему, простояли до утра. С нашим поездом в шикарном салон-вагоне ехала жена Шкуро. Вагон её был ярко освещен, и можно было видеть богато убранный закусками стол».

Ну что ж, Бог шельму метит. Андрей Григорьевич Шкуро при рождении носил фамилию Шкура. Он родился в 1887 году в станице Пашковской, а закончил свой жизненный путь в 1947 году в Москве, где был казнён как пособник фашистов, группенфюрер СС. Жестокость, подлость – вот что были характерны для него. В ноябре 1917 года, найдя в первой волне комиссаров себе подобных, обратился в высшие инстанции с просьбой поменять фамилию на «Шкуранский», и, хотя прошение было удовлетворено, звали его сослуживцы вплоть до 1919 года по-прежнему – Шкура.

По его инициативе в канун 1916 года был сформирован отряд «Кубанский конный отряд особого назначения» для действий в тылу противника на Западном фронте, в Минской губернии, и в районе Южных Карпат. Отряд совершал рейды, взрывал мосты, перехватывал обозы противника, уничтожал склады, прежде всего артиллерийские. Для отряда, опять же по предложению Шкуро, было учреждено чёрное знамя с изображением волчьей головы, шапки из волчьего меха. Придумал Шкуро вместо «ура», боевой клич – волчий вой. Отряд стал называться «волчьей сотней».

Барон Врангель так оценивал действия этого отряда:

«Полковника Шкуро я знал по работе его в Лесистых Карпатах во главе “партизанского отряда”. <…> За немногими исключениями туда шли главным образом худшие элементы офицерства, тяготившиеся почему-то службой в родных частях. Отряд полковника Шкуро во главе со своим начальником, действуя в районе XVIII корпуса, в состав которого входила и моя Уссурийская дивизия, большей частью болтался в тылу, пьянствовал и грабил, пока, наконец, по настоянию командира корпуса Крымова, не был отозван с участка корпуса».

Кстати, на Врангеле оборвалась военная деятельность Шкуро. После нескольких военных неудач в борьбе с большевиками Шкуро был уволен из армии именно Врангелем. Ну и отправился в эмиграцию.

Александр Вертинский в книге «Дорогой длинною» писал о встрече со Шкуро:

«…Однажды в Ницце ко мне подошёл во время работы невысокого роста человек, одетый в турецкий костюм и чалму (снималась картина “Тысяча и одна ночь”).

– Узнаете меня? – спросил он.

Если бы это был даже мой родной брат, то, конечно, в таком наряде я бы все равно его не узнал.

– Нет, простите.

– Я Шкуро. Генерал Шкуро. Помните? …

Экзотический грим восточного вельможи скрывал выражение моего лица.

– Надо уметь проигрывать тоже!.. – точно оправдываясь, протянул он, глядя куда-то в пространство.

Свисток режиссёра прервал наш разговор. Я резко повернулся и пошёл на “плато”. Белым мертвым светом вспыхнули осветительные лампы, почти невидные при свете солнца… Смуглые рабы уже несли меня на носилках.

“Из премьеров – в статисты! – подумал я. – Из грозных генералов – в бутафорские солдатики кино!.. Воистину – судьба играет человеком”».