Господи, до чего она опустилась, узнает новости от горничных! Во всем виновата эта Кшесинская.
Немного подумав, Аликс решила, что так даже лучше, она отправится в театр, несмотря на столь ранний час, и сумеет поговорить с Кшесинской там. Все спят, никто не помешает…
Решительности невесте императора не занимать. Вскоре Аликс была одета и, нервно сжимая тонкими пальцами сумочку с крошечным лезвием, садилась в закрытый экипаж в сопровождении всего лишь собственной горничной.
Она не задумывалась, пустят ли ее в театр, где там искать балерину, всегда все решалось по ее воле, решится и теперь. На вопрос, где Кшесинская, служитель на входе ответил, что в репетиционном зале, и замешкался, не решаясь оставить свой пост, чтобы проводить странную гостью под темной вуалью.
Аликс велела просто объяснить, как пройти в репетиционный зал.
К счастью, Степанович понимал по-французски, иначе как объясняться? Но понимать одно, а объяснять совсем иное. Путая лево и право, он крутил рукой, показывая повороты, как вдруг где-то неподалеку раздался грохот роняемого стула.
– О! Это она опять стул уронила.
– Кшесинская?
– Да-да! Она.
Матильда действительно раз за разом сбивала ногой стулья. К крови от стертых пальцев добавилась кровь от нанесенной раны. Но когда это балерины боялись боли и крови? Матильда поднималась и упрямо начинала все сначала.
– Ничего, еще три попытки, и отдохну. Вымою ноги, посижу… – пообещала она себе и снова встала в четвертую позицию. – Один, два, три…
Матильда была так сосредоточена на сохранении равновесия, что не услышала и не увидела, как в зал тихонько вошла Аликс.
А та остановилась, оглядываясь.
В большом пустом зале стояли стулья, образовывая довольно тесный круг, посреди которого Кшесинская пыталась крутить фуэте, считая вслух. Балерина дважды задевала стулья, но каждый раз ей удавалось остаться на ногах, и вращение продолжалось. Принцесса подумала, что это должно быть очень больно – на полном движении вот так отшвырнуть ногой стул.
Аликс почувствовала почти отчаяние – соперница была ее достойна! Да, у Кшесинской нет приличного образования (не считать же таковым учебу в театральном училище!), у нее нет достойного воспитания, ее происхождение никуда не годится, но у этой юной женщины словно стальной стержень, иметь который Аликс считала способной только себя саму. Она поняла, что Ники вовсе не за стройные ножки и умение выделывать разные па на сцене, вовсе не за смазливое личико выбрал Кшесинскую, он тоже почувствовал этот стержень.
И если она, Аликс, даст слабину, то потеряет Ники навсегда.
Ну уж нет!
– …шестнадцать. – Кшесинская слишком сильно задела очередной стул, потеряла равновесие и упала. Кулачок с досадой стукнул по полу:
– Только шестнадцать!
– А сколько надо?
Балерина испуганно вскочила на ноги, повернулась. Она узнала Аликс, несомненно, узнала, но вместо поклона последовал лишь кивок:
– Тридцать два, Ваше Высочество.
На мгновение они замерли по разные стороны круга из стульев – обе прямые, словно струны, и такие разные. Аликс элегантная дама, несмотря на ранний час и необычность ситуации, аккуратно, волосок к волоску, причесанная, благоухающая дорогими духами, затянутая в шелка… Матильда в трико и окровавленных пуантах, усталая, растрепанная, взмокшая…
Первой сдалась Кшесинская, слишком болела нога, чтобы играть с невестой императора в гляделки.
Она отошла в сторону и принялась наливать воду в таз, чтобы промыть рану. Окровавленные пуанты бросила возле стула.
У Аликс при виде ее напряженных ног вдруг мелькнула мысль, что лезвие могло бы нанести рану по сухожилию, тогда и помощь доктора Фишеля не понадобится – порезанную связку восстановить трудно или даже невозможно… Но принцесса прогнала эту мысль, это недостойно ее даже в борьбе за Ники.
Чтобы побороть искушение поступить недостойно, Аликс принялась говорить, что само по себе было для нее унизительно – разговаривать с балериной, притом что та не обращает внимания.
– Много слышала о вас. Хотела убедиться в правдивости рассказов. Заехала посмотреть, что же в вас есть такого, чего нет во мне.
Матильда упрямо молчала. Она явно устала и не могла не понимать, что выглядит рядом с блестящей Аликс ощипанным курчонком.
Ее молчание несколько смутило Аликс. Несмотря на разницу в состоянии и внешнем виде, принцесса не чувствовала себя хозяйкой положения, словно усталость балерины давала той какое-то преимущество.
– Вы довольно привлекательны. Но у меня есть то, чего нет и никогда не будет у вас, – репутация порядочной женщины.
Матильда присела на стул и опустила ногу в воду, которая тут же окрасилась от крови. Балерина сидела спиной, и вонзить крошечное лезвие не просто в плечо, а в шею не составило бы труда. Аликс даже нащупала лезвие рукой, как вдруг Кшесинская сокрушенно вздохнула:
– Мне кажется, Ники…
Аликс буквально взвилась, забыв о лезвии:
– Не смейте называть его Ники! Вы никто.
Матильда вынула ногу из воды и поднялась, забыв о боли.
– …он никогда не будет с вами счастлив. И вы тоже.