– Мне всего раз пять или шесть пройти туда и назад, – отвечаю я с мнимой бодростью. – Да, между прочим, вы слышали, что в Мурманск прибыл немецкий транспорт? Он сдался с нашей листовкой.
– Прекрасно, – рассеянно говорит Туманян. – Их подперло – вот и сдаются. С листовками. А можно и без листовок. Но как же так?.. – И большие влажные глаза его светятся тревогой и добротой. – Надо бы вам раздобыть хоть тачку.
В обратный путь я пускаюсь рысью.
До обеда времени не так много. Я должна успеть доставить на почту все пакеты с листовками.
Видя мой отчаянный бег, напряженное выражение лица и мешок за спиной, люди оглядываются и смеются.
Вот главный полковник. Из Политуправления. Полковник Юдин. Я окрестила его «Золотая рыбка» с тех пор, как он подсунул мне в карман шоколад «Спорт». Завидев меня с мешком за спиной, он вытаращивает глаза. По складу характера ему бы свойственно тут же перехватить мешок.
Но таскать мешки полковникам не полагается. Покачав головой, он проходит мимо.
…Юдин (моя «Золотая рыбка») вел как-то строевые занятия на плацу. В занятиях принимали участие все матросы и офицеры. Он по очереди передавал команду над строем матросам и офицерам, чтоб научить их управлять взводом.
– Ве-ли-канова!
– Есть!
Плац замер. Всем стало страшно, что сейчас командовать буду я.
– Уйди ты, за Христа ради, чтоб глаза мои тебя не видали! – сквозь зубы сказал полковник.
Я с достоинством удалилась. По рядам пронесся как бы единый вздох облегчения…
И вот я тащила мешок. Он отвернулся, чтобы не видеть меня. Я ему кое-как козырнула вдогонку, в спину. Когда я иду в типографию и мешок пуст, я козыряю старательно, чуть отводя назад локоть правой руки. И козыряю неправильно. Надо, чтоб локоть был параллелен плечу. Но мне так сподручнее…
Набив листовками мешок, снова и снова иду на почту…
Бодрей. Веселей. До обеда так мало времени. Ну и что же?..
Если ты едва волочишь ноги, не надо было соваться в матросы – подавать заявление на флот.
Мне бы достать носовой платок и обтереть лоб, что ли… Но обе руки мои заняты заплечным мешком. Из полуоткрытого рта – я вижу это – валит в воздух клубящийся белый пар.
И еще я вижу много, много листовок! Ладно. Расскажу-ка я себе какую-нибудь историю. О туфлях, которые накуплю себе после войны. Раз – лакированные, два – белые на тоненьком каблуке.
Я таскаю, таскаю листовки и придумываю историю про некую девушку-ленинградку, у которой множество разных туфель. Она и не слыхивала о портянках… «Портянки? А что это такое – пор-тянки?» – Еще много осталось, деточка? – спрашивает Туманян.
«А летом девушка носит красные сандалеты…» – Как же так?.. Разве это возможно? – говорит Туманян. – Я бы пошел вместо вас, но боюсь гауптвахты. Не положено офицеру ходить с мешками. О чем думает ваш начальник! Нежизненный он человек.
– Оставьте в покое, пожалуйста, моего начальника. Он занят. В Мурманске сдался транспорт. И не смейте о нем плохо говорить…
– Полно вам. Успокойтесь…
– Это всё! Последний пакет.
– Великанова, – говорит мне через двадцать минут начальник, – когда вы уходите из отдела, надо не забывать вернуться в отдел… А как дела в типографии?..
– Не успела я забежать в типографию!
– Вы меня режете. Вы меня режете без ножа, Великанова, – с величайшей серьезностью говорит Озеровский.
И тут я вспыхиваю. Зверею.
– А вы знаете, сколько я перетаскала нынче листовок?
Вот то-то!.. Наверно, целых десять пудов.
– Что?! А радист? Вы сами таскали? Да как мне вас после этого называть? Вы добьете меня, Великанова! Ладно.
Вольно! Можете сесть!
– Но, по-моему, я уже сижу!
– Опять возражать? После обеда справитесь о наборе.
– Разрешите мне обратиться?
– Валяйте.
– После обеда я чищу картошку на камбузе.
– Ну что ж… В таком случае мы попросим пойти в типографию лейтенанта Ситникова. Вам еще много переводить, Ситников?.. Не особенно? Вот и отлично. – И повеселев: – Или, может быть, попросим его заменить вас на камбузе?.. Почистить с девушками картошку. А?.. Как по-вашему? Лично я променял бы свое офицерство на право почистить с вашими девушками картошку… С Симой… (Весьма недурна!) Или – как ее? – с Верой… Диана!.. Богиня охоты… Пусть постарается и потуже натянет тетиву от своего лука. Я лично ранен, ранен… Мое сердце сочится кровью. Можете, если хотите, между прочим, это ей передать. Эдак с легкостью, невзначай… И можете быть свободны. Берет!.. Пониже на брови берет, Великанова!.. Офицеры острят, что, если немцы увидят вас, они бросятся врассыпную.
5
– Не забудьте предупредить своего старшину, – говорит мне вечером Озеровский, – что завтра вы отбываете на передовую. Возможно, на целый месяц. И в кубрике объявите. Девушкам. А то как бы не забеспокоились.
– Есть предупредить, что я отбываю на передовую и что ваше сердце сочится кровью. Из-за Козловой!
– Ага!.. Запомнила?
– Еще бы! Приказ начальства, – сердито говорю я.
– Сима, завтра утром я отбываю на фронт.
– Ври-ка больше, – говорит Сима.
– Да нет же, на самом деле. Вот. Погляди. Мне выдали обмундирование.