Матросы

— Наводчик глубоко запрятан в стальную конуру башни, — продолжает Архангелов, искоса наблюдая, как подтягиваются к нему и Марван, башкир с жадным и поразительно восприимчивым умом, и Матвеев, со снисходительной иронией оценивающий всякого рода поучения, и расчетливо-хладнокровный Одновалов. — И он остался бы наедине с неизвестностью и гибелью, если бы не существовали спасающие его от всяких сюрпризов приборы — радары, автоматика и все прочее, заменяющее глаза, и уши, и даже мозг. Ты, Василий Архипенко, классный водитель степных кораблей, должен снизойти к какой-то плюгавенькой стрелке на приборе, показывающей угол вертикального наведения по данным центрального артпоста, и следить за этой электрической стрелкой, чтобы она совместилась с механической стрелкой положения орудия…

— Скучная работа, — пренебрежительно заметил Матвеев. — Стоило, из-за нее бросать косить пшеницу, добывать зерно…

— Что поделаешь! — Архангелов с любопытством оглядел смуглолицего паренька, к которому испытывал уважение, — военное дело — не веселенькая эстрада. В основном скучно, что и говорить. Зато, теряя одно, приобретаешь другое — характер. Ради выковки характера, Матвеев, все можно простить армии и флоту.

Матвеев согласно кивнул.

«Истомин» шел вторым в кильватерной колонне крейсеров. Корабли растянулись так, что мачты их, от одного крейсера к другому, казались все тоньше и ниже, пока вовсе не исчезли за горизонтом. Как и всегда, эсминцы охраняли походный ордер, резко купаясь в радужном свете моря, пожираемого жарким солнцем.

Сняв фуражку, задумавшись, на мостике стоял Ступнин. Кто его знает, что несет будущее этим некогда мощным красавцам, грозе морей, плавающим островам огня и металла? Эта мысль не переставала сверлить его мозг, хотя Ступнин не имел права задавать даже самому себе подобных вопросов. На мостике — стажеры, будущие командиры достраиваемых крейсеров, капитаны первого ранга с еле заметной проседью в достаточно густых чупринах. Они страстно мечтают принять корабли, их учили, готовили и в дополнение к широким галунам на рукавах привинтили к мундирам академические значки.

А каков радиус поражения ядерной боеголовки? Разве не исчезнет скопище водоплавающих единиц прошлой эры, если в любой части видимого эллипсоида поднимется зловещий гриб? Ну для чего ты, старина Савелий Самсонович, так вырядился, изменил своим старым доспехам, которые ты обычно донашивал в трудовых походах? Зачем тебе свисток, дальномерная призма и многократный бинокль, если тот же управляемый снаряд несется к тебе с неуловимой скоростью и с более хитрыми приборами? Зачем ты, Савелий Самсонович, пытаешься «тянуться» вместе с этими молодцами, привинтившими к тужуркам оксидированные значки с литерами и изящной эмалью! Зачем изменяешь лирическому тембру своего голоса и пытаешься подбавить к нему хрипотцы и меди?

Смутные мысли осаждали Ступнина, и он мучительно искал ответов. И как бы в доказательство этих сомнений на флагмане взлетели флаги: «Держитесь заданной дистанции — десять кабельтовов». От корабля до корабля рукой подать, а сигнализировать нужно флагами, обязательно ими, как под Гангутом или Синопом. Справа на мостике — серый аппарат радиотелефона, отлично выполненный рабочими некоего литерного завода. Нельзя! Радиотелефон, видите ли, выдает, флаги сохраняют секрет. А ночью? Световая морзянка.

— Перепутали? — спросил Ступнин потише, чтобы не услышал стоявший невдалеке контр-адмирал Лаврищев.

— Нисколько, — Заботин недоуменно передернул плечами, сконфузился. Неприятно получить замечание, когда ведешь корабль. — Требовали пять. Я так и держал. Теперь почему-то ругают.

— Точно? Вы не ошиблись?

— Точно! Можно перепроверить…

Лаврищев, улыбнувшись, бросил через плечо:

— Начальство указывает. Нельзя наступать ему на хвостик.

Ступнин ничего не ответил контр-адмиралу. Нагнувшись к латунному раструбу переговорки, приказал ответить флагману. На фалах «Истомина» взвились флаги.

— Дерзите, Михаил Васильевич. Смело, — сказал осторожный Лаврищев.

— Извините меня, товарищ адмирал. Но ведь приказали пять, а потом нас же бранят.

— Да… Но начальство не любит, когда ему перечат.

— Любое начальство я уважаю прежде всего за справедливость.

Все напряженно ждали ответа. Молчали. Прошло три, пять минут. Кверху поползли флаги. Пронесло. Флагман приказал «Истомину» идти в голове, сбавил ход и пропустил крейсер вперед.

— Видите, товарищ адмирал. Мы служим у справедливого начальства, — сказал Ступнин.