В конце концов, секты, открыто нападающие на ислам, были не самым страшным злом. Более опасными были другие, которые хотели сохранить мир с исламом и в которые входили не только мусульмане, но также христиане и иудеи. Под лозунгом «всеобщей религии» они проповедовали индифферентизм, и когда религия погибает, то не из-за внешних нападок – в этом мусульманские теологи были абсолютно уверены, а всегда из-за внутренней апатии. Те, кто придерживался этих нестрогих доктрин, различались между собой по тем или иным вопросам – одни заходили дальше, чем другие, но все были единодушны в общем презрении к диалектике. «Мир, – говорили эти люди, – полон религий, ересей, философских школ, отличных друг от друга. Возьмем, к примеру, христиан: мелькиты (ортодоксальные восточные христиане) не выносят несторианцев (монофизиты, отрицавшие единство двух начал в одном – Христе), несторианцы ненавидят якобитов (монофизиты Сирии), и все презирают друг друга. Среди мусульман мутазилита считают язычником все, кто не встречаются с ним глаза в глаза. Нонконформист считает своим долгом убивать членов любой другой секты, а сунниты не имеют ничего общего ни с одной из вышеназванных сект. Их сторонники используют аргументы, которые одинаково обоснованны – или одинаково неверны. Они отличаются только ловкостью, с которой отсекают логику. Чтобы убедиться в этом, достаточно послушать дебаты людей с разными взглядами. Что мы обнаружим? Сегодняшний победитель – это завтрашний побежденный. В этих собраниях ученых мужей используемое оружие так же ненадежно, как то, что применяется в войне. Факт заключается в том, что каждый участник спора болтает о вещах, о которых не имеет и не может иметь никаких знаний».
Некоторые скептики, однако, принимали определенные выводы. Были те, кто верил в существование Бога, Творца всего, и в миссию Мухаммеда. «Другие доктрины, – говорили они, – могут быть истинными или нет; мы не утверждаем и не отрицаем их, мы просто не знаем. Но наша совесть не позволяет нам принять доктрину, истинность которой не может быть продемонстрирована». Такие составляли умеренную партию. Другие признавали только Создателя, а самые продвинутые вообще не имели позитивных религиозных верований. Они утверждали, что ни существование Бога, ни сотворение мира не доказано, но одновременно нет свидетельств того, что Бога нет или мир никогда не имел начала.
Кое-кто считал, что целесообразно признавать, по крайней мере внешне, религию, в которой родился. Другие утверждали, что «всеобщая религия» – единственно необходимая вещь, и они относили к этому понятию моральные принципы, общие для всех религий и одобренные благоразумием.
Новаторы в вопросах религии имели большое преимущество над новаторами в вопросах управления: они знали, чего хотят. А в политическом мире, с другой стороны, ни у кого не было определенных взглядов. Преобладало недовольство существующим порядком, и, вероятнее всего, под давлением обстоятельств общество подталкивалось к революции. Эту революцию предвидел Альманзор. Однажды, глядя на свой великолепный дворец, стоящий в волшебных садах Захиры, он неожиданно разрыдался и воскликнул:
– Несчастная Захира! Скоро ты будешь уничтожена!
Его спутник выразил удивление, и Альманзор продолжил:
– Ты сам будешь свидетелем катастрофы. Я вижу этот великолепный дворец разграбленным и разрушенным, с виду пожар гражданской войны, разрушающий мою страну!