Мавританская Испания. Эпоха правления халифов. VI–XI века

Абу-л Футух не ответил. Пока оставалась хотя бы искра надежды увидеть свою обожаемую семью и детей, он был готов стерпеть любые унижения. Но теперь, осознав, что не сможет переубедить или хотя бы смягчить этого безжалостного и коварного тирана, он вернул свою гордость, смелость и энергию. Опустив глаза, с презрительной улыбкой на устах, он хранил горделивое молчание. Это достойное спокойствие переполнило чашу терпения Бадиса. Кипя от ярости, он вскочил, выхватил меч и вонзил его в сердце пленника. Абу-л Футух получил роковой удар, не дрогнув. Его отвага восхитила даже самого тирана. Обернувшись к одному из своих слуг, Бадис приказал обезглавить тело и насадить голову на копье, а тело похоронить рядом с телом Ибн-Аббаса. Король пожелал, чтобы два его врага лежали рядом до самого Судного дня. После этого Бадис обратил свой взор на бербера и велел ему подойти поближе.

Тот был охвачен невыразимым страхом. От ужаса он дрожал всем телом. Упав на колени, он попытался оправдаться и умолить принца пощадить его жизнь.

– Презренный негодяй! – воскликнул Бадис. – Неужели ты совсем лишен стыда? Ученый человек, который лежит здесь – в нем страх был бы простителен, – принял смерть, как герой. Ты сам это видел. А ты, солдат-ветеран, считающий себя храбрым человеком, проявляешь такую трусость? Этого нельзя простить!

В следующее мгновение голова бербера упала с плеч. Это было 20 октября 1039 года. Абу-л Футух был похоронен рядом с Ибн-Аббасом. Интеллектуальная и литературная элита гранадского общества не могла не испытывать чувства потери. Проходя мимо того места, где покоятся его останки, араб, обреченный молча терпеть чужеземное варварское иго, нередко шептал: «О, какими несравненными учеными были те, чьи кости лежат здесь. Бог бессмертен! Да славится во веки веков его имя!»

Глава 4 Малага

Кровожадный тиран Малаги приобретал все большее внимание в своей партии. Это правда, что он до сих пор формально признавал главенство Хаммудитов Малаги – слабых принцев, зависимых от своих хаджибов, но склонным к устранению соперников с помощью яда или кинжала. Даже не думая контролировать своих могущественных вассалов, они довольствовались тем, что выставляли напоказ свое мирное правление над Малагой, Танжером и Сеутой.

Существовала большая разница между дворами Гранады и Малаги. В первом не было никого, кроме берберов или людей, которые, как еврей Самуэль, действовали в интересах берберов. Результатом была достойная подражания сплоченность. При дворе Малаги, с другой стороны, были только славяне, и, рано или поздно, зависть, соперничество и ненависть, которые в немалой степени способствовали падению Омейядов, не могли не проявиться и здесь.

Халиф Идрис I, который был тяжело болен, когда посылал войска против севильцев, умер через два дня после получения головы Исмаила, убитого при Эсихе. Началась борьба между бербером Ибн-Баканна и славянским хаджибом по имени Наха. Первый хотел возложить корону на голову Яхьи, старшего сына Идриса, считая, что при этом вся власть перейдет в его руки. Славянин был против. Как хаджиб африканских провинций, он объявил халифом Хасана ибн Яхья и начал готовиться к переправе через пролив. Бербер, не слишком храбрый и решительный, был устрашен угрожающим поведением Наха. Не в силах решить, что делать – сопротивляться или сдаться, он не принял необходимых мер предосторожности и однажды увидел африканский флот, стоящий на якорях на рейде Малаги. Он поспешно бежал в Комарес вместе со своим кандидатом. Хасан, хозяин столицы, заверил, что он будет прощен, если вернется. Бербер поверил ему и поплатился за свою неуместную доверчивость жизнью. Пророческий сон еврея Самуэля стал явью. Немного позже противник Хасана тоже был умерщвлен. Наха был, вероятно, как утверждают многие историки, единственным подстрекателем этого преступления. Но Хасан заплатил за него. Он был отравлен своей женой, сестрой несчастного Яхьи.

Нахе пришло в голову, что он уже достаточно давно играет роль хаджиба. Поэтому, умертвив сына Хасана – маленького мальчика – и бросив в тюрьму его брата Идриса, он дерзко предложил себя берберам в качестве суверена и постарался умаслить их блестящими обещаниями. Придя в глубочайшее негодование от столь невероятной наглости и кощунственного честолюбия – они всегда испытывали почти суеверное почтение к потомкам пророка, – берберы решили ждать более благоприятной возможности покарать его и потому поклялись ему в верности.