Мажарин

Таская себя по закоулкам памяти, ушла далеко, в те годы, когда еще не знала Харина и думала, что будет жить хорошо и счастливо. Ну, хотя бы хорошо. Чего об этом ублюдке вспоминать? Он извращенец, в общении с ним смелость не нужна, а только нож, чтобы кишки ему выпустить.

Дотерла Маринка это гребаное зеркало. Душ приняла, накрасилась и потом все-таки высказала Мажарину, что он сволочь. Потому как раньше надо о таком предупреждать, чтобы время в запасе имелось и поистерить, и успокоиться. А то наревелась — теперь все лицо в красных пятнах, которые даже тоналка не берет.

— Платье какое надевать? Банановое, розовое, канареечное, фиолетовое, розовое, красное, лавандовое, ванильное и еще раз банановое? — издевалась, но больше от неловкости, называя цвета, каких у нее в гардеробе нет. Надо же еще немножко повредничать.

— В горошек хочу платье, — спокойно ответил Сергей.

— В зеленый?

— Если есть в зеленый, можно и в зеленый. А можно не в зеленый горошек, а в кукурузинку.

Или в фасолинку.

Надев платье рубашечного типа в сине-черную клетку, Маринка вышла к Мажарину.

— Вот. Все, как ты хотел. Платье в зеленый горошек. Красивое? — покрутилась перед ним.

Задрала подол, ослепляя Сергея стройностью красивых ног, и снова одернула, поправив на бедрах.

— Супер. Иди сюда.

Она подошла, села на диван на приличном от Мажарина расстоянии, кротко сложила вместе ладони и стала причитать, забыв, что минуту назад была тверда и решительна:

— Серёженька, я не могу, я не хочу, я не пойду… ну пожалуйста…

— Ты пойдешь, — ровно повторил он и, дотянувшись, погладил ее по руке, словно смягчая жестко сказанные слова.

— Пойдем тогда, чего тянуть, — обреченно вздохнула Маринка и нехотя поднялась с дивана.

Не встала, а вытолкнула себя, будто из ямы.

* * *

Поднялись на второй этаж. По ступеням Маринка шагала еле-еле, вздыхала и непрестанно терла запястье.

Бабуля жила все по тому же адресу. Сергей мог купить ей другое жилье, хорошую квартиру поближе к себе, но баба Шура отказывалась, мол, ей и здесь хорошо, она привыкла, все рядом, больница, рынок, можно пешком ходить.

Серёжа не настаивал, прекрасно понимая, что пожилого человека сорвать с обжитого места сложно, возможно, даже опасно для здоровья. Старики с трудом переносят такие перемены, могут и не привыкнуть вовсе. А так, жизнь, слава богу, у бабули-мамули текла своим чередом. Со своими трудностями и радостями. Мажарин тоже, по обыкновению, часто приезжал к ней, помогал или просто проведывал. Наконец-то, как и должно быть, он ей помогал, а не она ему.

Помнил те тягостные и ненавистные дни, когда зависел от нее целиком и полностью. Ничего сам не мог. Даже до стакана с водой дотянуться.

Невыносимо это — зависеть от кого-то в любой своей потребности.

На самом деле, если кто-то спросит о том времени после избиения, ничего он не расскажет.

Много ли вспомнишь особенного, если всё одним днем прожито? Если несколько лет словно в сырой темной яме жил? Ничего не вспомнишь, кроме воспаленного бессилием мозга, липкой паутины боли и изодранных в кровь рук — от безуспешной попытки выбраться. Потом, когда выбираешься, кидаешься на все как оголтелый. Бросаешься из крайности в крайность, пока не остынешь. Казалось, что могло — отболело, но жизнь насмехается: «Нет-нет, я еще похрущу твоими костями… еще кое-что осталось…», — и появляется Стэльмах…

Бабуля открыла сразу: ждала же. Распахнув дверь, улыбнулась, весело и удивленно блестя глазами, и отступила в сторону, пропуская гостей в прихожую. Мажарин поцеловал бабушку в щеку, заботливо осведомился, как она себя чувствует. Получив ответ, что все отлично, успокоился.

— Вот так встреча, да? — будто за бабу Шуру сказала Марина, скупо и неловко улыбнувшись.

— Все как в жизни. То встречаемся, то расстаемся… — отозвалась старушка и бросила перед Мариной комнатные тапки.

Маринке не нужны тапки, но она надела их, проявляя к старушке уважение.

Все не так уже в этом доме. Новый ремонт, уютная обстановка, спокойные цвета, классическая мебель. Неизменна только сама бабушка: она по-прежнему смотрит на Сергея с обожанием и по-прежнему не задает неудобных вопросов.

Морщин на ее лице прибавилось, волосы стали совсем седы, глаза чуть поблекли, но живость та же — жизнелюбие в каждом жесте.

— Серёжа, сходи в магазин, — попросила Марина, пока баба Шура возилась на кухне, делая последние приготовления перед ужином.

Теперь на кухне у нее только небольшой столик для завтраков на два места, а в гостиной большой круглый дубовый стол с удобными стульями.

— Зачем? — недоуменно спросил он.

— Зачем-нибудь. Сходи купи чего-нибудь. Просто сходи. Оставь нас на пару минут.

Мажарин помедлил. Подумал. И все же направился в прихожую, хоть по лицу было видно, что не понравилась ему эта идея.

— Сынок, ты куда? — крикнула баба Шура.

— За вином! — хлопнул дверью.

— Так есть же… — зашла в гостиную и, чуть обескураженно глядя на Марину, поставила на стол бутылку вина.