б) от этого лица отказываются и замещают его самим собой. Вместе с обращением против самого себя совершается и превращение активной цели влечения в пассивную;
в) вновь ищется новое лицо в качестве объекта, которое должно взять на себя роль субъекта вследствие изменившейся цели.
Последний случай (в) представляет собой обыкновенно так называемый мазохизм» (Freud, 1968b, p. 26–28).
Следовательно, лишь в пункте (в), где устанавливается различие между субъектом и объектом, идет речь о мазохизме. Интересно, что после пункта (б) садизм оборачивается на самого субъекта, но это не мазохизм. Мы считаем, что именно тут обнаруживается специфическое место чувства вины и его специфическое влияние на садизм.
До сих пор мы говорили о вине в смысле ее принадлежности к эдипову или более – к постэдипову Сверх-Я. Но нам также известно о существовании догенитального чувства вины, соответствующего той вине, которая встречается у психотиков, но по сути не является лишь таковой.
Когда речь заходит о прегенитальном чувстве вины, предваряющем эдипову вину, естественным образом возникает вопрос о его отношениях с мазохизмом – садизмом. Особенно этот вопрос касается роли мазохизма – садизма в происхождении чувства вины: очевидно, что при такой постановке вопроса мы уже говорим не о вине, которая создает или же способствует созданию мазохизма (см. выше), последний оказывается несомненным современником первичных форм Я. Если существует некая причинная связь между ними, то она идет в направлении от мазохизма к прегенитальной вине.
Мы можем подойти к этой проблеме и иным способом, отталкиваясь от установленных уже нами данных, то есть от конкордантности между виной и аутосадизмом. Мы видели, что вина провоцирует обращение садизма на собственную личность, что включает аутосадизм: можно ли предположить в таком случае что генетически в истории или даже в предыстории психического аппарата именно эта производящаяся инверсия, то есть обращение садизма на собственную личность (аутосадизм), является отправной точкой появления чувства вины? Впрочем, мы уже хорошо знаем, что в случаях регрессии чувства вины, когда оно ресексуализируется, оно становится (возможно, было бы правильнее сказать – оно вновь становится) мазохизмом. Но это также предполагает, что для решения вопроса о происхождении вины необходимо пересмотреть инфантильную сексуальность.
Инфантильная сексуальность являет собой комплексный феномен: она состоит и из инфантильной полиморфной извращенности, и из того, что возникает по мере появления разных форм защит, то есть инфантильного невроза. Мы не будем рассматривать связь инфантильного невроза и инфантильной перверсии, а лишь сектор этой перверсии, в ее отношениях с аспектом инфантильного невроза – с чувством вины.