Меч и его палач

Меня бережно сняли с коня, с золотистым звоном провели через несколько дверей, утвердили посередине зала – по звуку эха, небольшого. И оставили одного.

– Теперь можешь снять повязку, Хельм, – сказал очень знакомый голос с легким оттенком металла. – Только не думай, что личное знакомство со всеми нами переломит ситуацию в твою пользу.

Я мигом сорвал ткань руками в оковах, получив в награду еще один благородный перелив звука.

Семеро и один.

Нет, право, будто набрали тех, кто поближе стоял! С бору да по сосенке, лишь бы со мной знакомы были…

Туфейлиус и Рабиа. Хосеф и Марион. Ладно. Однако Торригаль и Стелламарис… Они ж не люди вовсе! Не совсем люди…

Смутно знакомый мне субъект неопределенного возраста – Амир Амиров. Сегодня без вуалей, конечно, и легко узнаваем даже теми, кто его в жизни не видел. Верховный Судья Судей.

Но вот этот человек рядом с ним, одетый в какой-то странный прямой камзол и такого же непонятного цвета длинные, до носков туфель, штаны… Черты знакомы до боли, выражение их – нет.

Филипп. Постаревший и поднабравший ехидцы во взгляде сьер Филипп, который, наконец, меня словил.

А невзрачная личность, которая занимает высший пост в нашем государстве… Разумеется, это он говорил со мной на ближней рутенской окраине. Сир, а не сьер. Королевский титул – а я того и не понял, простак безмозглый. Маком опоенный, коноплей обкуренный…

Мои чувства тотчас же отражаются на моей физиономии и вызывают у них совершенно не приличествующий обстановке смех.

– Да садись, Хельмут, а то на ногах, чего доброго, не удержишься, – говорит Сейфулла. – Рядом с тобой не скамья подсудимых, а кое-то помягче.

В самом деле, вся восьмерка устроилась в атласных креслах западного образца, от которых я уже отвык со здешними напольными подушками и теперь с некоторой даже неловкостью усаживаюсь своей мягкой частью на такое же сиденье.

– Здесь не суд, – говорит Рабиа. – Мы не собираемся выносить тебе приговор помимо того, что ты сам себе вынес. Однако настало время тебе понять смысл той игры, что с тобой вели это время.

– Игры? – ответил я. – Я полагал, что мы всерьез тут живем.

– Что такое жизнь, как не великолепная игра всерьёз? – усмехнулась Марион. – Любая из них такова.

– Нет, послушайте, уважаемый мейстер, – отвечает кардинал моей недоверчивой улыбке. – Не стоит питать иллюзий. Вы нарушили присягу на мече, которую вложил в ваши уста сам Всевышний, и уже оттого повинны смерти. Вы не годитесь в уплату. Вы вообще не в игре, если можно так сказать. Какой монетой вы собираетесь выкупать игну Инайю?

Поистине вопрос вопросов.

– Он может выкупить, – вмешивается наш всеобщий амир. – Может. Если умрет на той стороне. Рутенской.

– Да, разумеется, – отвечает ему Филипп. – Сделает кое-что более веское, чем просто голову потерять. Пожертвует собой.

Как игна… нет, сэниа Марджан. Оба эти «женских» слова я на самом деле почти не слыхал в Сконде – они, что называется, для услады слуха чужеземцев и вообще устарели. Но теперь вспомнил…

А мой старый враг продолжает, и слова его удивительны:

– Какого рожна меня вновь затащили в этот древний ужас, а, дружище Готлиб? Ну ладно – жену друга провожать через все рубежи и в не слишком мягкие объятия. Ну хорошо – пасти и отлавливать этот твой дареный плащ, не зная толком, что ты переиграл ситуацию и что теперь он отходит не сыну, а отцу. Но теперь вы снова всем скопом на этого папашу нападаете – а мне какой с того навар получается? Слезки вытирать, что ли?

Я понял эту околесицу через слово на другое, но чуть позже, поворачивая в голове и сопоставляя, добил все до конца.

– Мейстер, – слышу я голос Торригаля. – Они никак тебе не объяснят с начала и до конца. Есть два мира: Рутен и здешний, который сами рутенцы называют Виртдом.

– По крайней мере, некоторая часть рутенцев, – уточняет Филипп.

– Между ними стоят горы и море, которые мешают проходу отсюда туда, – они как бы заворачивают вас обратно. Да и рутенцы попадают к вам на определенных условиях.

– Лист Мебиуса, заморская и забугорная игрушка для умных мальчиков, – вступает со своей репликой Сейфулла. – Каждый из обоих миров занимает одну скрученную поверхность.

– Только в том месте, рядом с которым находится Вольный Дом, существует перешеек, который соединяет их оба: Рутен и Виртдом. Так называемый Мост через Тёмную Реку. И его очень трудно держать, – непреклонно продолжает Филипп.

– Что такое Рутен и в чем его тайна? – перебиваю я.

– Рутен – огромная земля, откуда я родом, – отвечает Филипп. – И откуда к вам пришел муж сэнии Марджан, чтобы увести ее с собой. Она была одна такая из жителей Сконда – сумевшая преодолеть рубеж и пройти в сторону Рутена. Ее муж и мой товарищ глупейшим образом погиб в Ичкерии. В Чечне. Ты такого имени не слышал – и не надо.

– Она говорила, что рутенок вообще выбирают… – пробормотал я.

– Скондок, – тихо сказал Филипп. – Тех жительниц Вирта, что раньше, до нее, нарочито попадали под меч к тебе подобным. Ее сестер. Неужели ты думаешь, что я взял бы на себя труд рассеять твои предрассудки?