Меч и ятаган

Кинули клич среди тех, кто хорошо плавает. Фенсу вызвался добровольцем, зная, что работа в воде хорошо ему дается даже с раненой ногой. Вместе с другими пловцами, в основном мальтийскими рыбаками и моряками, он раз за разом нырял в воды Сенглеа, вкапывая массивные колья в глубокий песок или протискивая их между камнями. Там, где было слишком глубоко либо дно оказывалось слишком твердым, они связывали корабельные мачты в своего рода подводные сети, заполняющие пространство между кольями, а потом добавляли более короткие колья в каркас ниже линии воды. На концы насаживались железные кольца, через которые продевались цепи, удерживающие конструкцию на месте и создавая прекрасную преграду как для людей, так и для кораблей. Всю работу приходилось проделывать ночью, поскольку турецкие снайперы уже расположились вдоль холмов над Френч-Крик. От рассвета до заката территорией распоряжались турки, а от заката до рассвета – мальтийские ныряльщики.

Каждое утро все взгляды устремлялись к гавани, чтобы посмотреть, сколько еще прибыло турецких кораблей. Ласкарис сказал, что, когда судов будет восемьдесят, начнется атака. На четвертый день их насчитывалось пятьдесят три. На пятый – шестьдесят два. Было видно, как отряды разбивают стоянку на холмах Коррадино над фортом Сант-Мишель, самой слабой точкой обороны. В то же время турецкая артиллерия вела непрерывные обстрелы. Теперь уже более семидесяти пушек били по стенам и домам, и с каждым днем пушек становилось все больше. К концу первой недели июля у Гэллоус-Пойнт показался новый флот из галер, направляющихся к Марсамшетту. Над кораблями развевались флаги Хассема, наместника Алжира и зятя Тургута, который привел хорошо вооруженные корабли и 2500 марокканцев, готовых присоединиться к битве.

Защитники трудились усиленными темпами. Ла Валетт приказал построить мост из лодок между Биргу и Сенглеа, чтобы при необходимости можно было перебрасывать силы с одного полуострова на другой. Гигантская цепочка уже соединяла оконечности полуостровов, защищая гавань Биргу от нападения с моря. Вторая цепочка проходила по воде и держалась на понтонах. Она защищала внутренний бассейн гавани. На стороне Биргу, обращенной к Калкара-Крик, рабочие наполнили баржи камнями и затопили их вдоль побережья, натянув между ними еще одну цепь. Секретная пушечная батарея с боеприпасами располагалась у подножия форта Сант-Анджело, прямо у воды.

Молитва лучше сна!
Молитва лучше сна!
Аллах велик, велик Аллах.
Нет Бога, кроме Аллаха,
и Мухаммед – пророк Его!

Из угла темной камеры раздался пронзительный голос. Это пел алжирец, лежавший под высоко расположенным крошечным окном, через которое доносился утренний звон колоколов из церкви Святого Лаврентия.

Аша перевернулся. Его стон потонул в общем горестном хоре вздохов и стонов других рабов в камере. Он с трудом поднялся на четвереньки. Аша всегда думал, что он в прекрасной форме, но теперь у него болел каждый мускул. А каждое движение причиняло новую боль, обжигало в новом месте. Руки и ноги были ободраны и покрыты волдырями. Постоянно болела голова. Язык распух от жажды, в ушах громыхало. Предыдущей ночью уснуть не удалось, так как все вокруг плакали и стонали. Ему казалось, что он только успел закрыть глаза, как уже начался новый день.

Он старался не пропускать омовений, тер лицо и руки пучком грязной соломы, а потом отдавался благостному ритуалу намаза.

Хвала Аллаху, Господу миров, всемилостивому и милосердному, Владыке Дня воздаяния!

Эти слова помогали ему сохранить рассудок, хотя бывали минуты, когда ему становилось все равно, умрет ли он. Он знал, что смерть где-то близко. Ла Валетт сдержал слово, придумав пытку, которая была во много раз хуже, чем повешение. Аша с трудом мог поверить, что какие-то две недели забрали у него столько сил. Весь ужас работы на стенах дополнялся недостатком еды и воды. Аша слабел с каждым днем. Он слышал о смерти Тургута и знал, что это неизбежно, но подтверждение смерти корсара повергло Ашу в глубокое уныние. Он переживал потерю близкого человека так же остро, как, он это точно знал, переживают войска султана утрату их гениального военачальника. Без него споры между Мустафой и Пияле скоро заглушат грохот пушек. Осада затянется навечно.