Меч и ятаган

Наконец кто-то догадался, что рыцари отравили воду, использовав коварный, медленно действующий яд. Колодцы очистили, но слишком поздно для многих. Некоторых самых тяжелых больных увезли на галерах в Триполи. Доктор настоятельно рекомендовал Шабуху последовать с ними, но тот отказался. Он дополз на четвереньках обратно до своей койки. Ему уже пришлось пропустить взятие форта Сант-Эльмо, поэтому он не мог допустить, чтобы и Биргу взяли без него. Однако, несмотря на решительный настрой, он все никак не выздоравливал. Прошло уже несколько недель, а он по-прежнему мучился рвотой и поносом и не знал, что ему делать в первую очередь – то ли наклоняться, то ли присаживаться на корточки. Голова раскалывалась, язык не шевелился. Он еще никогда так сильно не болел. Он то впадал в забытье, то на время приходил в себя. В светлые минуты он беспокоился о том, что, если он умрет, Аллах не засчитает его смерть как заслуженную в джихаде против неверных. Шабух думал о том, что после подготовки к войне, которую он вел всю жизнь, Аллах не допустит, чтобы он умер от бесславного поноса.

Когда Фенсу оказался на пристани, ему раздробило осколком косточку над стопой. Рана была болезненная, но не опасная. Гораздо более серьезный вред нанес ему удар янычара топором в пещере. Фенсу презирал себя за то, что выбрал неверный план спасения во время осады. Он обманулся, поверив в то, что битва между турками и орденом их не коснется, думал, что сумеет отсидеться в пещере, пока они убивают друг друга. Его глупость стоила Элли жизни, как и Виллано, Каталдо и их семьям. И хотя он не испытывал любви к рыцарям, теперь для него не стояло вопроса, что делать дальше.

Фенсу нашел прибежище в доме Луки Борга, как и Елена с Моисеем и еще сорок человек. Поначалу он просто лежал под кухонным столом, лелея свою раненую ногу и предаваясь трагическим мыслям. Его единственной компанией была овца, ожидавшая неминуемой встречи с горшочком и очагом. Все остальные уходили на целый день помогать в обороне города, даже Моисей. Великий магистр приказал снести еще больше домов с наружной стороны стен, расположенных на противоположном от моря конце Биргу и Сенглеа. Каждая женщина, каждый ребенок, способный поднять и перенести камень, был привлечен к работе. Камни переносили внутрь стен, где их раскалывали на куски, которыми можно было забрасывать врага, когда он приблизится к городу.

В первую же ночь в дом Луки Борга вернулось на четыре человека меньше. Кто-то стал жертвой непрерывного обстрела, хотя это была лишь десятая часть того ада, который ожидался, как только все турецкие пушки окажутся на месте. На стены города уже были направлены двадцать четыре пушки и два огромных василиска. Дом Луки не попадал под огонь, но все могло измениться, когда турки достроят огневые площадки на высотах Сальвадора, через Калкара-Крик от лазарета. Даже сейчас стены дрожали весь день, а с балок сыпалась пыль.

Доносившиеся с улицы крики заглушало лишь блеяние испуганной овцы, и Фенсу знал: если он пробудет дома еще день, то непременно сойдет с ума. Он туго забинтовал ногу и попытался опереться на нее. Застонав от боли, он решил, что придется еще день-другой подождать. Однако вечером, глядя на измученные лица женщин и детей, понял: ждать больше нельзя. Носить камни он не мог, но для него нашлось немало другой работы. Он мастерил огненные обручи, из одежды умерших шил мешки, которые потом заполнялись землей и битым камнем, после чего складывались штабелями, чтобы затем с их помощью можно было быстро залатать бреши в укреплениях. На оружейном дворе Фенсу помогал разламывать крупные рыбацкие лодки, пришвартованные в бухте Биргу. Каждый гвоздь сохраняли для изготовления взрывчатки, каждую доску откладывали для укрепления стен. Он работал по двадцать часов в день.

Турецкий солдат по имени Ласкарис, выходец из знатной византийской семьи, похищенный турками много лет назад, перешел на сторону рыцарей. Он раскрыл ла Валетту планы Мустафы по нападению с моря. В общих чертах великий магистр уже догадался о том, что готовят турки, когда увидел, как целая армия рабочих возится с лодками, однако Ласкарис добавил к общей картине важные детали. Ла Валетт принял решение возвести палисад вдоль незащищенного берега Сенглеа. Такой палисад – ряд заостренных кольев, плотно соединенных друг с другом, – должен был выходить к воде, образуя первую линию защиты против атакующих кораблей.