Таннер из Хольма, оставив уставшего Одо сидеть на большом камне, подошёл и тронул скрючевшееся у стены тело. Уже застывшее тело диакона Петра, от несильного толчка Таннера, повалилось навзничь. Таннер, покачав головой, рванул прижатую умершим, обеими руками, к груди сумку, и порылся там. К его радости, он нашёл несколько пергаментных свитков, с нацарапанными какими-то закарлючками, и вцепившись крпкими и молодыми зубами в них, откусив большой кусок, принялся жевать.
Так погибли все данные, собранные диаконом Петром, об обороне, укреплениях, численности гарнизона Палермо.
Совершенно бесшумно, тёмная фигура, появилась за спиной Рожера.
– Господин граф, у меня сообщение от вашего брата.
Рожер от неожиданности вздрогнул, а Скальфо, смачно выругавшись, схватился за рукоять меча.
– Ты кто таков, твою мать?! Ещё бы миг, и я снёс бы тебе голову!
– Не успел бы, – тёмная фигура улыбнулась, блеснув в темноте сиянием белоснежных зубов, и поднеся к самому лицу Вильгельма кинжал, с искривлённым, матово блестевшим лезвием.
– Успел бы! – Гвилим Спайк, стоя в тридцати шагах от них, держал тёмную фигуру под прицелом своего лука.
Из осторожности, Рожер оступил немного, и спросил:
– Ты кто? Что здесь делаешь?
– Вы не узнаёте меня, господин граф? Я, Николо Камулио, и у меня, сообщение от вашего брата.
Глава семнадцатая
– Я сопровождал караван до Тройны, а потом, когда эти псы, начали его грабить, скрылся.
Рожер, при бледном свете луны, вглядывался в ничем не примечательное лицо Камулио.
– Даже мусульмане, которым Коран запрещает пить вино, не удержались, и теперь все эти скоты, спят пьяные, вповалку. Не поскупился ваш брат! Вино, действительно отменное, да и сонного зелья, влито в него изрядно.
– И что, все, прям так перепились, и сейчас спят?
– Да, господин граф! Я прошёлся по всему их лагерю и городу, скажу вам, ну, сонное царство и только! Да, ещё я наметил, где стоят их посты и караулы, там тоже все спят!
Глаза Николо Камулио полыхнули странным, каим-то дьявольским огнём.
– А бедолага Лоренцо Прыщавый, играл, играл и переиграл, – неожиданно тихим голосом сказал он.
Рожер принял решение мгновенно.
– Вильгельм, возьми с десяток воинов, и проверь всё, что он говорит.
Затянутая туманной дымкой луна приближалась к полуночи, когда в замок вернулся Вильгельм де Скальфо.
– Рожер! Рожер! Всё так и есть! Этих тварей, можно брать голыми руками!
– Слава тебе Господи! Воины, становись! Выходим! Отомстим этим падлам, за всё, что мы вытерпели здесь! Вино не пить! Без меры не жрать! Потом, когда сполна выплатим свои долги, поедим и попьём в волю! Вперёд!
Резня! Жуткая, ужасная резня, в ночной темноте! Нормандцы, в страшном порыве ярости, безжалостно резали одурманенных вином с маковым отваром восставших, не щадя никого. Покончив с убийствами в лагере, они спустились в город, и врываясь в дома, убивали всех, без разбора.
Только вставшее солнце, вроде бы остановило, эту жуткую пляску смерти.
Быстро выпытав всё, что хотели, норманны выгнали всех уцелевших жителей Тройны на городской выпас, и там, на их глазах, жестоко казнили предводителей мятежа. Еврея-ростовщика Иакова распяли вниз головой и заживо сожгли. С купца Иосифа содрали кожу. Отцы Сильвестра, сорвав с него церковное облачение, как с еретика и божьего отступника, забили палками и камнями. Плотина, предварительно отрубив ему руки и ноги, разорвали медленно бредущими в разные стороны быками. Тело убитого ночью кузнеца Георгия, водрузили на кол. Арабов – Рамиза и Мансура, повесили, ведь нет для мусульманина страшнее казни, чем повешенье. Двух пойманных посланцев из Константинополя, закопали по шею в землю и оставили так, на съедение червям, муравьям, мелким грызунам.
Мрачным, тяжёлым взглядом, Рожер окинул толпу жителей Тройны, решая их судьбу. Позади него, стояла, кутаясь в меховую куртку, стройная и худенькая Юдит, прижимавшая к груди детей.
И не было состродания, доброты и пощады в глазах Рожера! Если он поначалу, только хотел напугать их, внушить ужас жестокой казнью главарей, то сейчас, не видя в них смирения и покорности, а видя, один лишь животный страх, принял другое решение.
Толпа, под его суровым взглядом, в голос завыла, плотнее сбившись в кучу.
Отбросив руку Таннера, из строя воинов вышел Одо Бриан.
– Рожер, пощади этих заблудших тварей божьих, прояви милосердие!
Рожер в два прыжка подскочил к Одо, и толкнул в грудь так, что тот упал.
– Добрым хочешь быть? Милосердие, говоришь? Они не заслужили милосердия! Воины, убивайте всех!
И вновь кровавая песнь мечей, топоров и копий.
Рожер, от вида смерти, виданной им не раз, от запахов крови и испражнений, от криков и стонов, шептал побелевшими губами:
– Чтобы другим неповадно было!
Когда всё кончилось, уставшие от убийств воины, стыдливо опуская окровавленное оружие, пряча глаза, разошлись, матерясь, проклиная то дикое безумие, которое только что владело ими.
Набив припасами замок под завязку, Рожер объявил своим воинам, что отправиться в Калабрию.