Меч и Цитадель

Огня мы, словно надеясь оттянуть начало боя, не открывали и вскоре стали свидетелями повторения выходки одинокого копейщика, покинувшего каре, чтобы напасть на нас. Один из рослых внезапно ринулся вперед. В одной руке он держал тонкий прут вроде хлыста, в другой – меч из тех, что называются «шотель», с довольно длинным, обоюдоострым, кривым, словно серп, клинком. Приблизившись к нашему строю, рослый замедлил шаг, и я обнаружил, что его взгляд устремлен в никуда, что он, собственно говоря, слеп. Сидевший на его плечах карлик наложил стрелу на тетиву короткого лука с круто изогнутыми вперед плечами.

Когда до этой пары осталось около получейна, Эрблон отрядил двух человек отогнать их, но прежде чем им удалось сблизиться со слепцом, тот сорвался с места и с резвостью дестрие, однако зловеще беззвучно понесся на нас. Восемь, а то и целый десяток контариев выстрелили, и тут я воочию убедился, сколь трудно поразить цель, движущуюся с такой быстротой. Стрела, выпущенная карликом, вспыхнула оранжевым пламенем, кто-то из наших отбил контусом хлыст слепца – и кривой клинок шотеля, блеснув в воздухе, раскроил контарию череп.

Тем временем от вражьей толпы отделились разом трое слепцов с всадниками на плечах. Не успели они добраться до нас, как следом за ними устремились вперед еще несколько групп по пять-шесть человек в каждой. Далеко-далеко в конце нашего строя взметнулась кверху рука гиппарха, Гуасахт взмахом руки указал нам вперед, и Эрблон затрубил атаку. В реве его гресля, эхом подхваченном справа и слева, слышались ноты сродни басовитому, низкому звону огромных колоколов.

В то время я об этом еще не знал, однако премудрость сия самоочевидна: чисто кавалерийские стычки очень быстро перерастают во всеобщую свалку без какого-либо порядка. Так получилось и с нашей. Поскакав на врага, мы потеряли в пути два-три десятка бойцов, промчались сквозь вражеский строй и немедля развернулись кругом, дабы асциане не ударили во фланг пельтастам, а нас не отрезали от своих. Разумеется, асциане развернулись навстречу, и вскоре обе стороны утратили всякую правильность строя, а от тактики, кроме той, какую каждый из бьющихся выбрал для себя сам, не осталось даже воспоминаний.

Моя личная тактика заключалась в том, чтоб огибать стороной всякого карлика, готового к выстрелу, а прочих бить, заходя незамеченным со спины либо сбоку. Действовало все это, когда могло быть пущено в ход, довольно-таки неплохо, но в скором времени я обнаружил, что карлики, оставшиеся без незрячего скакуна, практически беспомощны, однако рослые слепцы, лишившись всадника, впадают в буйство, исступленно бросаются на любого, кто попадется навстречу, и, таким образом, становятся куда опаснее прежнего.

Вскоре стрелы карликов и наши контосы подожгли траву во многих местах. Удушливый дым пожаров изрядно усугубил неразбериху боя. В дыму я потерял из виду и Дарию, и Гуасахта, и вообще всех, с кем был знаком. Сквозь едкую серую пелену едва виднелся силуэт всадника верхом на бешено пляшущем дестрие, бьющегося разом с четырьмя асцианами. Я устремился к нему и, хотя один из карликов, развернув незрячего скакуна, послал в меня стрелу, свистнувшую у самого уха, сшиб с ног обоих, услышав, как кости слепца хрустнули под копытами пегого. Позади другой пары из курящейся дымом травы поднялся некто, обросший буйными космами, и срубил обоих, будто пеон – дерево: три-четыре удара топором в одну и ту же точку, и слепец рухнул наземь.

Всадник, которому я пришел на выручку, оказался не нашим контарием, а одним из дикарей, еще недавно стоявших справа от нас. В бою он был ранен, и вид крови на его теле напомнил мне о собственной ране. Нога к этому времени онемела, силы почти иссякли, так что я немедля поехал бы к южному склону долины, к нашим позициям, да только не мог понять, в какой они стороне. Вспомнив, как слышал, что, предоставленные сами себе, дестрие нередко возвращаются туда, где им в последний раз довелось отдохнуть и напиться, я ослабил поводья и подхлестнул пегого. Пегий сорвался с места, пошел легким кентером, а вскоре, почуяв волю, перешел на галоп. Как-то раз он на всем скаку прыгнул, едва не сбросив меня с седла. Опустив взгляд, я увидел в горящей траве труп дестрие, а рядом – тело убитого Эрблона, и медный гресль, и черный с зеленым флаг. Разумеется, и то и другое следовало подобрать, но, совладав с пегим и развернувшись, я понял, что дороги назад уже не найду. Справа в дыму темнела шеренга всадников, почти бесформенных, похожих на зубья пилы. Далеко позади них, точно ходячая башня, возвышалась машина, озаренная вспышками пламени.