Меч и Цитадель

К тому времени, как в глазах моих вновь прояснилось, полдюжины асциан куда-то исчезли, а остальные палили в воздух, по целям, едва различимым на фоне темного неба. В ответ сверху на нас рухнуло нечто белесое, и я, решив, что, упав, оно взорвется, поспешил опустить пониже голову, но под ударом обшивка разбитого флайера всего-навсего зазвенела – звонко, чисто, точно кимвал. «Нечто белесое» оказалось телом – человеческим телом, обмякшим, безжизненным, подобно кукле, однако крови я на нем не заметил.

Один из эвзонов ткнул меня в спину дулом джезайля, подталкивая вперед. Еще двое, совсем как женщины-кошки – меня, подхватили, подняли на ноги Автарха. Тут я обнаружил, что совершенно утратил способность к ориентированию. Луна сияла по-прежнему ярко, но большая часть звезд скрылась за пеленой облаков. Тщетно искал я в небе крест и те три постоянно парящие над южными льдами звезды, что в силу никому не известных причин называются «Восемью». Некоторые эвзоны продолжали стрельбу, и вдруг среди нас взорвалось, рассыпалось снопом ослепительно-белых искр что-то вроде стрелы или дротика.

– Ага. Так-то лучше, – шепнул мне Автарх.

Я, протирая глаза, кое-как, ощупью, ковылявший вперед, едва сумел спросить, что его обнадеживает.

– Ты хорошо видишь? Нет? Вот и они тоже. Наши друзья наверху… наверное, Водал не знал… что взявшие нас в плен так хорошо вооружены. Теперь их стрельбы можно не опасаться, и как только вон то облако доползет до диска Луны…

Меня зазнобило, словно в ночную прохладу ворвался поток студеного горного ветра. Совсем недавно, оказавшись среди этих исхудавших солдат, я пришел в отчаяние, теперь же отдал бы все, только б наверняка остаться с ними.

Автарх (двое эвзонов, закинувших длинноствольные джезайли за спины, волокли его рядом, слева) бессильно обмяк, уронил набок голову, и я понял: он лишился сознания либо мертв. «Легион»… так назвала его одна из женщин-кошек, а чтобы связать это имя с услышанным от него в разбившемся флайере, отнюдь не требовалось выдающегося ума. Если во мне соединились Текла и Севериан, то в нем, несомненно, обреталось множество личностей. Всю сложность, всю многогранность его мышления я почувствовал еще при первом знакомстве, тем самым вечером, приведенный Рохом в Лазурный Дом (суть странного названия коего, кажется, начинал понимать), подобно тому, как всякий даже при плохом освещении чувствует многогранность мозаики из мириадов ничтожно малых частиц, составляющих в совокупности лучезарный лик и всевидящие очи Нового Солнца.

Да, он сказал, что мне суждено стать его преемником… но на сколь долгий срок? Как ни нелепо выглядело сие со стороны пленника, да еще раненого, ослабшего так, что единственная стража отдыха на жесткой траве кажется сущим раем, во мне взыграло неудержимое честолюбие. По словам Автарха, отведать его плоти и проглотить снадобье следовало, пока он еще жив, и из любви к нему я – если б хватило сил – вырвал бы из рук пленителей то, что принадлежит мне по праву, немедля, лишь бы как можно скорей завладеть всей сопряженной с этим роскошью, почетом и властью. В то время я был совокупностью Севериана и Теклы, и, вероятно, оборванный ученик палачей вожделел всего этого куда сильнее, чем юная экзультантка, на правах пленницы содержавшаяся при дворе. Теперь я понимал, что чувствовала злосчастная Кириака в садах архонта, но если б ей довелось пережить охватившие меня чувства, пожалуй, ее сердце не выдержало бы, разорвалось.

Однако еще миг спустя все мои амбиции развеялись без остатка: в глубине души я весьма дорожил той частью собственной жизни, куда не было ходу даже Доркас. Там, далеко в закоулках сознания, наши с Теклой молекулы навеки слились в объятиях, а все прочие – дюжины, а может, и тысячи человек, составлявших личность Автарха, – поглощенные мною, нарушат наше уединение, ворвутся к нам, словно толпа с базара в беседку. Крепко прижав к себе подругу сердца, я тут же почувствовал, как она прижимает к себе меня. Крепко прижав к себе друга сердца, я почувствовала, как крепко прижимает меня к себе он.

Луна померкла, словно потайной фонарь, когда нажмешь на рычаг, смыкающий его шторки, так что испускаемый им луч света, истончившись, исчезает во тьме. Сиреневые, светло-лиловые лучи, разряды джезайлей асцианских эвзонов, сверкнули веером в вышине, точно разноцветные булавки, вонзились в подушечки облаков, но все напрасно. Внезапный порыв жаркого ветра принес с собой вспышку мрака (иного названия этому я подобрать не могу), Автарх бесследно исчез, а на меня стремительно ринулось сверху нечто громадное, и я бросился наземь.

Должно быть, удар о землю оказался изрядно силен, но мне не запомнился. Спустя еще миг я словно бы взмыл в воздух, развернулся, уверенно понесся ввысь. Мир внизу обернулся непроглядной ночной темнотой. Вокруг моего пояса крепко сомкнулась жесткая, точно камень, ладонь – костлявая, огромная, в три раза больше человеческой.