Меч и Цитадель

– Это справедливо для любой общности, мастер, – пожав плечами, сказал я. – Но, пожалуй, ты прав: среди них это справедливо вдвойне. А «косность» их, как ты выразился, просто ужасна – на деле она оборачивается бесцветностью, равнодушием, намного превосходящим пределы воображения. Взятый в отдельности, каждый вроде бы человек, но вместе они – словно машина из бревен да камня.

Поднявшись на ноги, мастер Палемон подошел к иллюминатору, обвел взглядом башни, теснящиеся вокруг.

– Мы сами тоже изрядно косны, – сказал он. – Чрезмерно косны – и в гильдии, и во всей Цитадели. Если уж асциан счел закосневшими ты, воспитанный в этих стенах, должно быть, они действительно негибки умом. И вот что мне думается: возможно, несмотря на всю их науку – она ведь вполне может представлять собою не столь значительное преимущество, как ты полагаешь, – народ Содружества вернее сможет обернуть новые обстоятельства к собственной выгоде.

– Мы вовсе не гибки либо негибки, – возразил я. – Если не считать необычайно хорошей памяти, мы – всего-навсего обыкновенный, заурядный человек.

– Нет, нет! – Мастер Палемон, грохнув кулаком по столу, вновь сверкнул линзами. – Ты – незаурядный человек в заурядные времена! Когда ты был маленьким, учеником, я раз-другой тебя выпорол – знаю, знаю, ты не забыл. Но, даже наказывая тебя, я нисколько не сомневался, что ты станешь незаурядной личностью, великим мастером, равных коему в гильдии нет и не будет! А мастером ты станешь, пусть даже погубишь гильдию, – в сие звание мы тебя возведем!

– Мы ведь уже говорили, что намерены реформировать гильдию, а не губить. И даже не уверены, достаточно ли компетентны для этого. Ты уважаешь нас, так как мы достигли высочайшего положения… но ведь достигли мы его волею случая и вполне это понимаем. Наш предшественник тоже достиг его чисто случайно, а разумы, перешедшие от него к нам, хотя мы до сих пор едва-едва прикоснулись к ним, гениальностью – за одним-двумя исключениями – отнюдь не блещут. Большинство их – самые обыкновенные люди, мужчины, женщины, моряки, ремесленники, крестьянские жены, а то и распутницы, а большинство остальных – чудаковатые второразрядные книжники из тех, над кем так часто смеялась Текла.

– Нет, – возразил мастер Палемон, – ты не просто достиг вершины, ты стал ею сам. Ты и есть государство.

– Вовсе нет. Государство – это все прочие: ты, кастелян, офицеры, что ждут снаружи, а мы… мы – народ. Содружество, – сказал я и лишь после этого осознал: да, так и есть.

Вздохнув, я взял со стола книгу в коричневом переплете.

– Ее мы оставим себе. Добрая вещь, в той же степени, что и твой меч. Думаю, написание книг вновь нужно всячески поощрять. Карманов в этом облачении нет, но, может статься, если ее увидят в наших руках, когда мы уйдем, это пойдет только на пользу.

– Куда же ты унесешь ее? – спросил мастер Палемон, точно старый ворон, склонив голову набок.

– В Обитель Абсолюта. Ведь мы – или, если угодно, Автарх – уже больше месяца не давали знать о себе. Нужно выяснить, что происходит на фронте, возможно, направить на передовую подкрепления… да и другие дела у нас там тоже имеются, – добавил я, вспомнив о Ломере с Никаретой.

Мастер Палемон задумчиво поскреб подбородок.

– Севериан… Автарх… не угодно ли тебе, в память о былом, обойти камеры? Этим малым, что ждут в коридоре, вряд ли известно о двери, ведущей к западной лестнице.

Западная лестница – самая редко используемая и, вероятно, самая старая во всей башне и уж точно лучше всех прочих сохранившая первоначальный вид. Крутые узкие ступени ее вьются спиралью вокруг центральной колонны, источенной ржавчиной до черноты. Дверь в пыточную, где меня (то есть Теклу) подвергли пытке устройством под названием «Революционер», оказалась наполовину отворена, так что, хотя туда мы и не зашли, я все же сумел разглядеть древние механизмы внутри – устрашающие, однако, по-моему, вовсе не столь ужасные, как блестящие, но куда более древние машины в замке Бальдандерса.

Визит в подземелья стал для меня возвращением к тому, что я со дня ухода из Тракса считал безвозвратно канувшим в прошлое. Однако с тех пор металлические стены коридоров с длинными вереницами дверей нисколько не изменились, а заглядывая в крохотные смотровые оконца, проделанные в дверях, я увидел немало знакомых лиц – лиц тех самых людей, заключенных, которых кормил и стерег, будучи подмастерьем.

– Ты побледнел, Автарх, и рука твоя, чувствуется, дрожит, – заметил мастер Палемон, легонько поддерживаемый мною под локоть.

– Как тебе известно, наши воспоминания с годами не меркнут, – пояснил я. – Для нас в одной из этих камер по-прежнему сидит шатлена Текла, а в другой – подмастерье Севериан.

– Да, я и позабыл… Должно быть, тебя все это повергает в ужас. Я собирался отвести тебя к камере шатлены, но, вероятно, тебе лучше туда не ходить.