Меч и Цитадель

– Да оттого, что монета фальшивая! Я же еще тем утром об этом предупреждал. Как мог я сказать ему, что пришел вернуть долг Автарху, а после сунуть в руки подделку? Они ведь боятся вас до смерти и в поисках настоящей выпустили бы мне потроха! Вправду ли, кстати, у вас есть особая, «медленная» взрывчатка, разносящая людей в куски по два-три дня?

Но я не сводил взгляда с пары монет. Обе они одинаково явственно отливали медью и, очевидно, вышли из-под одного чекана.

Однако, как я уже говорил, наша недолгая беседа состоялась лишь спустя долгое время после действительного завершения моей повести. Вернувшись в покои под сводами Флаговой Башни тем же путем, каким покинул их, я поспешил сбросить промокший плащ. Мастер Гюрло нередко говаривал, что самое тяжкое испытание для членов гильдии – запрет на рубашки, и хотя это следовало понимать в ироническом смысле, от истины его шутка отстояла не так уж далеко. С голой грудью прошедший горы, за несколько дней в плотных, тяжелых одеждах Автарха я так разнежился, что до дрожи промерз туманной осенней ночью.

В каждой из комнат имелся камин, и возле каждого лежала целая куча дров, столь древних, сухих – того и гляди рассыплются прахом, стоит только коснуться поленьями андирона. Каминов этих я прежде не разжигал, но сейчас решил затопить хоть один, чтоб согреться, а принесенную Рохом одежду развесил сушиться на спинке кресла. Однако, принявшись искать огниво, я обнаружил, что впопыхах оставил его в мавзолее вместе со свечой. Рассудив, что Автарх, обитавший в этих комнатах до меня (другими словами, правивший Содружеством в незапамятной древности) наверняка держал что-нибудь для разведения огня во всех этих многочисленных каминах где-нибудь под рукой, я принялся шарить в ящиках шкафов.

В основном содержимое ящиков оказалось бумагами, документами, буквально заворожившими меня поначалу, но вместо того, чтоб прервать поиски и углубиться в чтение, как при первом знакомстве с покоями, я начал вынимать из ящиков стопки бумаг, проверяя, нет ли под ними кресала, кремня или, к примеру, поршневой зажигалки с амаду.

Нет, ничего подобного в шкафах не нашлось, однако в самом большом ящике самого большого шкафа, под филигранным пеналом, отыскался маленький пистолет.

Конечно, такое оружие я видел и раньше, впервые – как раз когда получил от Водала фальшивую монету, только что забранную из мавзолея, но только в чужих руках, и теперь обнаружил, что в руках собственных оно внушает совсем иные ощущения. Однажды, когда мы с Доркас ехали верхом на север, к Траксу, случилось нам пристать к попутному каравану жестянщиков с коробейниками. Большая часть денег, полученных от доктора Талоса при встрече в лесу, чуть севернее Обители Абсолюта, у нас еще сохранилась, однако надолго ли ее хватит и далеко ли нам еще ехать, мы не знали, и посему я наравне с остальными старался при всяком удобном случае заработать кое-что своим ремеслом, справляясь в каждом из небольших городков, не требуется ли покарать какого-нибудь лиходея усекновением руки либо головы. Вскоре бродячие ремесленники сочли нас за своих, и хотя некоторые признавали за нами несколько более высокое положение, так как я принимал работу только от законных властей, другие делали вид, будто гнушаются нами, прислужниками тирании.

Как-то под вечер точильщик, державшийся с нами дружелюбнее многих и оказавший нам несколько пустяковых услуг, предложил мне наточить «Терминус Эст». В ответ я объяснил, что сам содержу его в остроте, вполне достаточной для работы, и предложил попробовать лезвие пальцем. Слегка порезавшись (в чем я был уверен заранее), точильщик пришел в немалое восхищение, рассыпался в похвалах не только клинку, но и мягким ножнам, и резной крестовине, и так далее, и так далее. После того как я ответил на бесчисленные вопросы касательно изготовления, истории и манеры использования меча, он спросил, не позволю ли я подержать его. Предупредив точильщика о тяжести клинка и об опасности повредить кромку лезвия обо что-нибудь твердое, я вручил ему «Терминус Эст». С улыбкой ухватившись, согласно моим наставлениям, за рукоять, он поднял длинное сверкающее орудие смерти над головой, но в тот же миг лицо его побледнело, а руки затряслись так, что меч у него пришлось выхватить, пока не уронил с непривычки. После точильщик долгое время только и делал, что вновь и вновь повторял:

– Солдатских-то сабель я вон сколько переточил…

Теперь его чувства понял и я. Спеша положить пистолет на стол, я чудом не выронил его из рук, а после с опаской, словно змею, приготовившуюся к атаке, несколько раз обошел кругом.